И каждый раз полицейские негодовали и ворчали, недобрым словом поминая человека, определившего для служащих летний мундир белого цвета, даром что форму полицейским всегда делали вещевики, и потому ухаживать за ней было всё же куда проще. Конечно, устав требовал носить этот китель только в департаменте и при работе с населением, на задержание или в засаду допускалась другая одежда, гораздо более удобная и не столь броская. Но «работа с населением» сменялась другой зачастую непредсказуемо, и в большинстве случаев полицейские просто не успевали переодеться.
Почему начальство столь строго следит за цветом формы — объяснения имелись разные, от смешных до вычурных, но Шерочке с Машерочкой всегда казалось самым правдоподобным то, что белые кители полицейских очень нравились государю, он даже сам носил подобный. И казалось бы, где император, а где — рядовые служащие полиции; но стремление угодить самодержцу порой принимало странные формы.
— Титов, Натан Ильич, поручик, живник, — коротко представился он.
Служащие сыска опомнились, какое-то время ушло на взаимные расшаркивания. Поручик приложился к руке поднявшейся с края стола Элеоноры, крепко пожал ладони Владимиров, поинтересовался личностью Бабушкина — в общем, произвёл на новых сослуживцев вполне положительное впечатление, и те позволили себе осторожный оптимизм: по крайней мере, столичный гость не спешил устанавливать свои порядки и строить сыскарей по ранжиру.
Брамс всё это время наблюдала за ним пристально, напряжённо, с прокурорским недобрым прищуром. Пока поручик расшаркивался, пока выяснял, что в городе из служащих уголовного сыска в настоящий момент присутствует ещё только Адам Чогошвили, который находился сейчас где-то в здании Департамента, а остальные следователи по долгу службы разъехались по губернии…
Наконец, Натан не выдержал подобного внимания и поинтересовался:
— Аэлита Львовна, что-то не так?
— А? — вещевичка вздрогнула, будто очнувшись, обвела фигуру поручика взглядом и со вздохом сообщила: — Не понимаю. И голова, и мундир — что я не так сказала?
— Аэлита, позовёшь Адама? — поспешил вмешаться Машков. — У тебя это лучше получается.
— Да, конечно, — опомнилась девушка, которая именно это и собиралась сделать до явления Элеоноры, и принялась расправлять листок, до сих пор лежавший перед ней.
Потом взялась за угольный карандаш, и бумага запестрела крупными печатными буквами, покрылась путанным узором линий и непонятных символов. Закончив с этим, девушка сложила из листка бумаги маленький самолётик. В этот раз доставать флейту Брамс не стала, а, по-простецки засунув оба мизинца в рот, издала резкий, переливчатый свист, после чего, не поднимаясь с места, запустила лист бумаги в полёт. Тот сделал плавный круг по комнате и, резко спикировав, выскользнул в широкую щель под дверью.
Титов проводил самолётик взглядом и с некоторым стыдом признал, что напрасно не верил полицмейстеру: вещевичка и вправду оказалась хороша. Наверное, лучше всех, с кем ему доводилось работать: всё же уголовный сыск обыкновенно не являлся пределом мечтаний людей с такими талантами. Вот этот фокус с самолётиком, который Аэлита проделала играючи, без подручных средств и заготовок был доступен единицам и говорил как об исключительно сильном даре, так и о редкой умелости, каковую трудно заподозрить в столь молодой особе. И верно — гений.
— Скажите, Натан Ильич, как вы находите наш город после столицы? — светским тоном осведомилась Элеонора.
— Прекрасно, очень симпатичный и тихий, — вежливо ответил тот.
— Вы потому и решили покинуть Петроград, устали от суеты? — ещё больше оживилась она.
— В некотором роде, — чуть улыбнулся Титов. — От суеты, да и климат вот переменил.
— Климат стоило менять на Севастополь, — со знанием дела заявил Шерепа. — У нас там море, красота! Вот где жизнь!
— А что же заставило вас, Владимир Семёнович, оставить море и перебраться в эти места? — полюбопытствовал в свою очередь поручик.
— Укачало, — рассмеялся тот. — Наскучило, знаете ли…
— Не слушайте вы его, — оборвала следователя Элеонора. — Он сюда переехал в возрасте пяти лет, сами понимаете, никто его мнением не интересовался. А расскажите, вот вы живник. Как же так получилось, что при этом — поручик, а не врач?
— Наверное, потому, что учебное заведение кончал военное, а не медицинское, — с лёгкой ироничной улыбкой отозвался Натан.
— Так вы, наверное, и в Великой войне участвовали? — продолжила расспрашивать Михельсон.