— Кхм, — задумчиво выдал Натан. — Аэлита Львовна, может, вам и правда не следует туда ездить?
Он обернулся к девушке в полной уверенности, что найдёт ту в крайнем замешательстве и смущении, однако Брамс выглядела не только не сконфуженной, но совершенно невозмутимой.
— Вот ещё глупости, — отмахнулась она. — Никогда не была в борделе, очень любопытно взглянуть, как там всё устроено.
— Аэлита Львовна, при всём моём уважении, вы, кажется, не вполне…
— Я совершенно «вполне», — поморщилась девушка. — Карточки их я видела, вряд ли живьём они сильно отличаются, верно?
— Карточки — это вы имеете в виду их билеты, разрешительные документы? — осторожно уточнил Титов, с растерянностью поглядывая на Адама, который на этих словах сделался совершенно пунцовым. Элеонора же наблюдала представление с видимым удовольствием и вмешиваться не спешила.
— Нет, открытки, — спокойно пояснила Брамс. — Да вы вон у Адама спросите, он вам покажет, он их собирает. Шерепа очень хвалил.
— Он их что, прямо здесь собирает? — похолодевшим тоном спросил Натан. Аэлита перемены не заметила, а вот Чогошвили отчётливо шумно сглотнул и немного побледнел. Конечно, ничего серьёзней выволочки ему не грозило, но Адам к подобному не привык — всегда хорошо учился, да и по службе до сих пор нареканий не было.
— Не знаю, — ответила вещевичка бесхитростно. — Мне кажется, он их приносил только похвалиться.
— Адам?
— Натан Ильич, честное слово — нет ничего! Один раз было, больше ни разу…
Титов смерил его холодным, выработанным за годы службы воспитующим взглядом, потом тяжело вздохнул и махнул рукой, сделав вид, что не заметил, как молодой помощник следователя испуганно и нервно косится на ящик стола.
— Чёрт с тобой, я за руку не ловил, не мне и наказывать. Только следи за своими сокровищами лучше.
Если честно, трёпку Чогошвили действительно заслужил. Хранить в полицейском департаменте порнографию — это же догадаться надо! Но Натан посчитал не лучшей идеей начинать службу на новом месте с такого шага, да и совесть не позволяла. Будь сам Титов образцом благочестия, еще куда ни шло, а так… Чья бы корова мычала, как говорят в народе!
Любопытство, подзуживающее приобщиться к прекрасному и взглянуть на открытки, поручик без малейших сомнений задавил усилием воли, заставив себя сосредоточиться на недовольно притопывающей от нетерпения девице Брамс, напоминавшей сейчас рвущуюся в бой злую лошадь, бьющую копытом. В отличие от маленьких грешков Чогошвили, вещевичка являла собой серьёзную проблему: поручик просто не представлял, как в этом случае отделаться малой кровью.
— Аэлита Львовна, может быть, вы лучше посетите экспертов и заберёте у них портрет с отчётом?
— Это мы и так можем сделать, морг всё равно по дороге, — отмахнулась Брамс, после чего терпеливо, спокойно продолжила: — Натан Ильич, я всё понимаю, если пожелаете там задержаться, я прекрасно доберусь до дома сама.
В двадцать третьей комнате повисла звенящая тишина. Брамс выжидающе смотрела на поручика, Адам с Элеонорой с большим интересом и буквально замиранием сердца ждали, как тот станет выкручиваться.
Титов пару мгновений молча буравил Аэлиту взглядом. Никакого воздействия тот, впрочем, не возымел; наверное, потому, что вины за собой вещевичка не ощущала, издеваться и дерзить не стремилась, а говорила ровно то, что думала, не находя в этом ничего предосудительного.
«Вот и что с ней прикажете делать? — устало подумал Натан. — Бить нельзя, женщина. Ругать бесполезно, всё равно не поймёт. Воспитывать тем более поздно, взрослая уже девица. Объяснять… будет выглядеть ещё глупее, чем уже есть».
— Интересно, какими своими словами или поступками я умудрился подтолкнуть вас к подобному предположению? — задумчиво пробормотал он, не столько в ответ на её слова, сколько для заполнения паузы в разговоре. Пока вещевичка еще что-нибудь не ляпнула. — Чёрт с вами, Брамс, нянька я вам, что ли? Жаждете ярких впечатлений — воля ваша, только не говорите потом, что я вас не предупреждал, — буркнул поручик и, махнув рукой, вышел, даже фуражку забыл.
Аэлита беспомощно глянула на Элеонору, не понимая, чем вызвано поведение поручика и перемена его настроения — столь резкая, что даже она заметила. Вот только что был весел, шутил, а тут вдруг нахмурился, даже как будто потемнел весь.