пьем не чокаясь из гильз от гранатомета.
И один говорит: это мир иллюзий, мой друг,
мы растем, беспричинно веря в сказки вокруг
о бесценности жизни, а также о том, что всегда
непременно в финале зло победит доброта,
что всегда тебе будет свет, еда и вода,
что милиция и государство хранят народ,
и что тот, кого любишь, — он никогда не умрет.
И другой говорит: но где же он, тот предел,
после коего надо рвать, уходить вовне,
в то пространство,
где снег зимой по-прежнему бел,
не кровав; где нет места горечи и войне,
уходить в идеальный мир, иллюзорный мир,
в Средиземье, на Остров Яблок, в нарнийский шкаф,
и ходя среди страха и говоря с людьми,
жить его законом, ни разу его не предав.
У меня нет слов ни для друга, ни для небес,
я работаю диктофоном Господа здесь,
я фиксирую все, но не знаю, где правда и ложь,
эх, веревочка, вейся, концов уже не найдешь,
мне темно и страшно, в асфальте моих городов
проступает земля, проступает детская кровь.
Но смотри, мой друг, внимательнее смотри,
через дым в подземке, через пустые зрачки
тех, кто едет вокруг; через всю черноту внутри
их и нас; через тонны предательства и тоски.
Там, за ними, — иная суть, бесконечный сад,
обнаженная, яростная, истинная суть,
где любовь воистину может лечить и спасать,
и поэтому наши любимые не умрут.
Это истинный мир, и закон у него любовь,
а иллюзия здесь, где ложь и туман кровав,
и так трудно жить, закон его не предав,
по тропе Луча идти сквозь болото; боль
застилает взгляд; так слаб и глуп человек,
ну куда ему через болото это ходить.
Но увидевший раз этот сад не забудет вовек,
и любовь и яблони будут ему светить.
Хороших новостей больше не будет.
Хорошие новости отменили.
Октябрь наступает запахом гнили
и дыма. Листьев осенних груды
слипаются, мокнут под дождь ночной
и превращаются в перегной.
Перечеркнули. Похоронили.
В отчетах указано: нас не стало.
Хорошие новости отменили,
остался последний из всех каналов,
рекомендуют учиться смирению,
рекомендуют учиться принятию.
Полночь и водка, постель несмятая.
Что там сегодня? Мы не смотрели.
Нас отменили, и мы уходим
в небо, и октябри оставляем
тем, кто, возможно, будет свободен,
непобедим и непотопляем,
тем, кто родится сегодня и завтра.
Утро и ветер. Пельмени на завтрак.
Холодно, дымом пахнет в квартире.
Шаг за порог. Патроны в кармане.
Мы растворяемся в этом мире,
и этот мир становится нами.
Дорогая моя, я больше не могу в этой осени.
Я не верю своим глазам и своим рукам.
Я схожу с ума. Вместо меня в озере
отразился человек, напоминающий мне врага.
Дорогая, я выстрелил в водную гладь, и эхо
разнесло этот звук по зеленке, и было странно,
что никто не ответил. Белые хлопья снега
медленно ложились в земли открытые раны:
минные поля и могилы. И было пусто,
и было безлюдно так, словно кончилось все,
изгибались ветви под ветром с холодным хрустом
в озере смеялось вражеское лицо.
Дорогая, я сегодня убью человека.
Воскресенье. Осень. Колокола звенят.
Дорогая, я сегодня убью человека.
Возможно, утром он в зеркале видел меня,
это неважно. Белая простыня
ложится на мерзлую землю октябрьским снегом.
когда уходил, оставлял ключи у окна,
не вернулся, ключи остались висеть, перезваниваясь иногда,
не ржавея, поскольку сделаны из нержавеющей стали,
прошла весна, потом осень, потом еще раз весна,
в доме поселились разруха и тишина,
бездомные кошки, и голуби, и дождевая вода,
потом земля, в которую ключи и упали.
выросло из них молодое дерево с перезвоном листвы,
дом ушел в землю, а дерево все росло,
и проросло через небо,
и через тучи,
и через слой
отчаянной синевы,
через все миры, через все их добро и зло.
и были листья его светлы,