Арай кончает есть и кивает головой. Он тоже может что-то сказать, но он не хочет прерывать восторги молодых.
Берг холодно усмехается.
— Приятно. Весьма. Поблагодарите, когда снова встретите… Как это там было сказано: «Хотя мы и идем в ином направлении…»?
Нета с Валдисом, водя пальцем по письму, быстро отыскивают его место.
— «Хотя мы и следуем несколько отличными культурными путями, но цель у нас одна и та же. Мало кто ее так ясно различил и так ярко осветил — именно тогда, когда мрак все гуще…»
— Ах, так… Может быть, вы знаете, какие это иные пути, которыми они следуют?
Берг смотрит на Арая. Но тот кивает на другой конец стола.
— Пусть они скажут. Это их ближайшие друзья и соратники. Я больше платонический союзник — сочувствующий.
Валдис отодвигает письмо.
— В твоей книге цели мировой культуры и само ее понятие рассматриваются слишком теоретически. Мы же люди практической жизни и борьбы. Мы находимся среди тех масс, из которых теперь ежедневно вырывают тысячи, посылая их на смерть за высокие, облеченные в звучные слова идеи. Эти идеи утверждаются и в твоей книге. И они же провозглашаются нами, и нашей демократией, и демократией всех других народов. Свобода, самоопределение, братство и сотрудничество между народами… Точно красная ракета, твоя книга выстреливает в насыщенную ненавистью и кровавыми парами тьму. У тебя хватило смелости сказать это открыто и громко. За это мы тебя так и любим. Редкий голос слышится и там, по ту сторону линии фронта. Но вы идеалисты и мечтатели. Напрасно вы верите, что протестами и пропагандой культуры можно чего-то добиться. Провозглашений вечного мира и братства народов было уже много. А жизнь развивается по своим законам. В грохоте пушек и в потоках крови тонут все красивые слова. Потому мы и предпочитаем другие пути и другие средства для достижения той же самой цели.
Берг слушает с кажущимся вниманием. Но на самом деле он занят своими мыслями. Обычная холодная ирония посверкивает в его серых глазах.
— Вы… Если я верно понял, это означает — современное молодое поколение. Но разве это не те же громкие слова? Ну, скажем, пылкость и благие намерения. Но разве вы способны — по происхождению и воспитанию — на труд и жертвы, а не только на пылкость и громкие слова? Ты меня прости, но я сомневаюсь.
Нета вскидывает голову и сжимает обе руки в кулаки.
— А вы не сомневайтесь. Наша работа только еще начата. Судить можно будет потом.
— Вы меня простите, — говорит Берг, и голос его звучит сухо и холодно, — но в ваших способностях и результатах вашего труда я все же сомневаюсь. Я знаю, что выросло новое поколение. А труд это то, что от вас и в детстве, и в молодые годы находилось дальше всего. Это я говорю, вспоминая свою и нашу молодость. Вы не знаете тяжелого, физического труда ради куска хлеба и непрестанной жажды знаний и образования. Не знаете голодной жизни в чердачной каморке, беготни по урокам и занятий по ночам у коптящей керосиновой лампы. Вы не носили залатанной одежды и стоптанных сапог… Вы не обидитесь на меня, калеку и несчастного человека, если я скажу неприятную правду. Вы не поколение вдовьих детей. Вы — дети образованных, обеспеченных родителей. Вы дети суетного мира и изнеженности. Житейские удобства и развлечения у вас в крови и плоти. Ваша пылкость и жажда труда мимолетны.
— Ты считаешь, что у нас на уме только удобства и развлечения?
Валдис произносит это серьезно, но не обидчиво и не взволнованно. Глубокое уважение к отцу проявляется в каждом его слове и взгляде.
— Ты не знаешь молодого поколения, о котором судишь, — сердито вмешивается Арай. — Не знаешь и не можешь знать. Так же, как не знаешь и не можешь знать жизни, которая за эти годы прошла мимо стен твоей лаборатории. Я тебе должен открыто сказать: твоя книга — чисто кабинетный и спекулятивный труд. Своеобразная смесь мизантропии и идеализма. С теперешней жизнью она мало связана. Точно так же обстоит дело и с твоими взглядами на нынешнее молодое поколение. У него свои воспоминания. Голод, чердак, книжки и фантастические мечты в одиночестве — это судьба нашей молодости. Ты прав, нынешнее поколение не изведало всего этого в той же мере. Хотя не так уж у них много веселья и развлечений, как ты думаешь. И твой сын может очень хорошо рассказать тебе, как рыскал по столице в поисках уроков и грошовых заработков. Нынешняя молодежь выросла и живет в других условиях, не будем спорить. Из дома она выносит больше интеллектуального багажа. Но по твоим словам получается, что ты это ставишь им в упрек. Они живут и работают в других условиях, чем мы. Мы жили, страдали и мечтали каждый сам по себе. У нас не было общества, кроме нас самих и маленьких групп идеалистов. Теперешняя молодая интеллигенция с первых же дней вовлекается в водоворот общественной жизни и борьбы. Выхваченная из теплого лона семьи и ее опеки и брошенная на житейский сквозняк. Семья утратила свое влияние руководителя и законоположника. Я не скажу, что это плохо. Семья, это замкнутое в себе целое, где царит узость, предрассудки, традиционность, близорукая эгоистическая любовь и затхлый дух себялюбия. Даже в самых лучших свободомыслящих семьях. Я не знаю отца и матери, которые не намеревались бы вырастить ребенка по своему образу и подобию… Сужу по своему опыту. Мы можем быть счастливы, что наши дети служат тем же самым идеалам, которые были дороги и нам. Это дает нам право немного гордиться собой. Это доказывает, что наши идеалы коренятся в реальной жизни и что у них есть будущее, что молодое поколение пытается осуществить то, о чем мы так мечтали и фантазировали.