Третья продавщица: А предохраняться она не пыталась?
Первая продавщица: Ну, он же чуть-чуть.
(Все три ржут, осторожно держа в руках стаканчики, чтобы не пролить чай.)
Первая продавщица: Он, как узнал про это, сказал ей сразу, что ему семья не нужна, и дети не нужны, и вообще он ее не любит. А она у него под дверью ночевала.
Третья продавщица: В смысле – под дверью?
Первая продавщица: Ну, он ее к себе не пускал. Говорил, мол, уходи, ты мне не нужна. А она оставалась и спала у него под дверью, беременная, на земле. Лето было. Тепло. Он в своем доме жил. У него дом на том берегу.
Третья продавщица: Вот, козел!
Вторая продавщица: Вот, дура! И чо?
Первая продавщица: К ней тут мать из каких-то дальних краев приехала – мол, дочку спасать. Тетка какая-то подключилась, в суде работает. Сначала отговаривали ее, дескать, нужен он тебе… А она ни в какую – люблю, говорит, ничего не хочу слышать, жить без него не могу. А сама беременная. И тетка эта ее пошла к нему и сказала: «Если ты, козел, на ней не женишься, я на тебя заявление напишу, потому что она несовершеннолетняя». А доказательство-то вот оно – в животе у нее. И он согласился. Свадьбу сыграли – она уже с большим пузом была. Я фотки видела. Он красивый был, высокий, плечистый, черноглазый. В шахте тогда работал – забойщиком. Тогда шахтеры хорошо получали.
Третья продавщица: А сейчас по нему и не скажешь… Что был красивый.
Первая продавщица: Так вот. Она училище свое швейное бросила – замужем ведь, зачем профессия. Шахтер – денег много. А он и тогда уже попивал. Иногда на остановке спал или во дворе – до дома дойти не мог. Они вторую дочку родили. Анютке-то нельзя было рожать. Она же инвалид.
Третья продавщица: С чего бы это?
Первая продавщица: У нее киста головного мозга. Головные боли ужасные. Говорит, иногда просыпается оттого, что во рту кровь. Какие-то сосуды лопаются. И она еще когда первую дочку рожала – ее врачи изувечили, и ее и ребенка. Вся там порвалась, дочку уронили. В новогоднюю ночь рожала, вся бригада пьяная была, в общем, дочка старшая у нее тоже инвалид. Они уронили и испугались – там травма черепная была у ребенка. Анютке ее две недели вообще не показывали. Глюкозой кормили, пока у ребенка гематома не сошла с головы и с лица. Принесли, говорит, а у дочки пяточки до мяса стерты – ножками сучила. А потом дочка и грудь уже брать не стала, и пищеварение ей на всю жизнь испоганили, а еще из-за травмы у девчонки эпилепсия.
Третья продавщица: Ужас какой-то…
Первая продавщица: Это еще чо! Дальше – веселее! Он работу бросил. Его в шахте завалило пару раз. Знаете, там же бывает. Второй раз, когда его из-под завала вытащили – он сам-то целый, только палец на руке раздробило, а виски седые. Поседел. И у него мандраж такой начался, не мог в шахту спускаться. Ушел с работы и еще больше пить начал. Он ее не бил. Нет. Просто пил постоянно. А жили они на деньги, которые им ее родители присылали откуда-то с севера. Долго присылали, лет десять или больше. Она-то не работала. Инвалид. А потом у него из-за пьянки и из-за того что на земле спал… Ну, он когда пьяный до дома дойти не мог – спал в кустах… У него простатит начался. Или яйца застудил. И он стал импотент полный. Так она у своих родителей снова денег просила – его яйца лечить.
Третья продавщица: Ну, еще бы… А то совсем тоскливо бабе…
Первая продавщица: Так в том и дело!!! (допивает залпом чай, пытается стукнуть пластиковым стаканчиком по прилавку. Продолжает полушепотом) Она, сколько с ним жила, ни разу у нее оргазма не было. За 17 лет – ни разу. У нее других мужиков не было, и она думала, что все так живут. Рассказывала: просто нравилось, что ему нравится. А она же больная. Ей часто плохо было, больно, а ему надо. И вот он ебет ее, а она ему говорит: «Мне больно». А он смеется.