- Я оставил себе список.
- Но маэстро Брабанти. Поди украл?
- Я не живу так, лекарь.
- Что же. Не мое дело как оно тебе досталось.
Тобин осторожно обернул книгу мягким и толстым куском выделанной шерсти.
- Так что тебе нужно?
- Как происходит черная болезнь, маэстро? И может ли она быть у животных?
-Всем известно, что падучая всеядна. Прожорливой гадине разбору нет тварь ли это бессмысленная или сосуд греха с душой христианской. Не знаю...Геронтий Афинский писал, что причиной всему мозговые черви. Великий Парацельс утверждал, что всему виной полнолуние. Если человек рождается в полнолуние, у него точно будет падучая.
- А припадок? Божья то воля или им можно руководить?
- Об этом писал язычник Деметрий. Такая бессмыслица. Но что можно взять с язычников, обойденных божественным фаворским светом?
- Я хочу тебе кое-что показать, достопочтенный лекарь.
Они вышли из лаборатории, спустились во двор. Подошли к Торопке, рядом с которым сидел Барабан.
- Ты обещал, казак. - сказал Торопка.
- Обещал. Сделаю. Немного поволнуется и все. Гляди лекарь.
Федор поднял трещотку. Легкий и постоянный ветер завертел колесо с серебряными лодочками. Колесо трещало, Федор поднес его к глазам Барабана. Собака взвизгнула и начала оседать на землю, запрокидывая назад свою большую кудлатую голову.
- Торопка.
Торопка всунул между зубами Барабана нож. Каракут сказал лекарю.
- Чередование, лекарь. Мельтешение перед глазами может пробудить черную хворобу. Так и Дементий писал.
- Верую в Бога нашего Иисуса Христа, а это все языческая прелесть.
- И мы в Иисуса Христа веруем, но и глазам своим тоже.
ХХХ
Задними дворами пробиралась Макеевна к дому попа Огурца. Здоровалась с соседями, так по-свойски, как только она умела.
- Здравствуй, Лукич. -это громко. А тихо под нос. - Ногой тебе в лыч.
Опять громко.
- Скажи Акулине своей пусть зайдет. Я ей слив моченных обещала.
- Зайдет.
Макеевна тут же добавила для себя.
- Если доползет, квашня рыхлая...Кланяйся ей от меня, лапушке твоей.
Попа Огурца Макеевна нашла на огороде, возле высокой грядке, обложенной соломой и присыпанной жирным черноземом.
- Батюшка Огурец, а я к тебе уже третий день иду. Что ты огородничаешь?
- Дыни сажаю. Лето должно быть спокойное в этом году с солнцем сахарным. Ты по делу ко мне, честная вдова?-
-Совету пришла у тебя просить. Торопка мой совсем ошалел от любви нежданной.
- Ну в дом заходи. Сейчас я...
Макеевна вошла в дом и сразу с порога заверещала. Она увидела Устинью, но и та не осталась в долгу. Закричала еще громче.
Во дворе Огурец поднялся и побежал в дом.
- Как же это! Не дурак ли. - корил он себя. - Олух старый.
Огурец вошел в дом.
- Не успел. - сказал он громко.
Макеевна показала на упавшую Устинью.
- Что это?
Огурец подошел ближе и тронул Устинью за плечо.
- Это.Это...Обморок это.
Макеевна приготовилась заорать .
- Тихо, тихо ты, сестрица. Разве не понимаешь. Разве не видишь. Чудо это. Обыкновенное чудо. Господь, прости господи, Угличу послал...Так ты чего приходила, сестрица.
- Я...Чего это я? Торопка мой к Дашке, покойницы Устиньи дочке...Ой.
Макеевна увидела, как ожила Устинья. Поднялась и сказала.
- Говорит, что любит.
- Ой, матухна моя. Она, оно еще говорит.
Поп Огурец попытался уговорить.
- Ты не должна, Макеевна. Не должна. Никому. Покуда архимандрит чудо не удостоверит.
- Понимаю.
-Не понимаешь. Никому.
- Никому. Так, батюшка Огурец, она что же теперь блаженная?
Устинья возразила.
- Какая была такая и осталась.
Макеевна завыла.
- Ой-ой-ой. Выноси меня без молитвы. Со святой Устиньей рядом живу. Нет ну разве справедливо бог делит, батюхна Огурец. Чем я то хуже?
ХХХ
Правитель слушал Пеха внимательно. Старался впитать каждое слово, каждую нотку, чтобы сплести из правды Пеха свою правду. Ту самую, которой можно рубать и колоть, а не только защищаться. Пех говорил.
- ...Нагие все с себя ободрали. Михайло у царицы шкатулку с царскими жемчугами и золотом на подарки роздал, а Афанасий Нагой Худыцкий монастырь на один посох обеднил. Для митрополита Геласия.
- Значит посольство свою работу честно справило?
- Честно.
- Ничего такого не прознали?
- Нет.
- А про то, что у Афанасия мальчика похожего на Дмитрия видели, почему не говоришь?
- Нелепица, правитель. Князь Василий справлялся. Слухи это беспочвенные.
- Что?
- Дивлюсь сколько у тебя послухов. Ты и без меня все знаешь. А князь Василий? Я брата его убил. Так что вот такие у нас отношения.
- Еще что?
- Что...Еще митрополит Геласий под стол свалился на поминках.
- То дела духовные...Пусть Бог сам своих слуг стреножит.
- Что-то еще? Говори, говори. Пёх.
- Из прошлого для тебя послание, правитель.
Следующую новость правитель встретил с удивлением. Присел, помолчал и все еще не веря, переспросил:
- Сам видел?
- Своими глазами.
- Как же...Ты же убил его?
- Я его убил...Вот этой самой саблей.
- И он в Москву идет?
- Идет с сибирской казной.
- Что же...Ты его ко мне приведи, Пёх...Такая встреча.
- Если дойдет...
- Позаботился?
- Постарался да. - поклонился Пёх.
ХХХ
Правитель говорил царю. Говорил много и красноречиво. Про дела посольские, про решение и вынужденное и нужное. А царь после недолгого молчания спросил совсем про другое. По мысли правителя совсем человеческое, а значит пустое.
- Царица мне рассказывала, Борис Федорович. Больно часто стал Федор Никитич Романов... Ведь никогда ранее в Золотой Палате не служил, а теперь через день стоит. Я думаю неспроста это.
- Неспроста, государь. Романовых посильнее привязать надо.
- К царице.
- Федор Никитич, молодец на всю Москву известный, а у царицы девок, что твой малинник. Самое место для нашего медведя.
- Ладно, коли так.
- Решать что-то надо, государь.
- Они мои родичи. Бедный Дмитрий...Как и не было. Ветер дунул и улетел.
- Если родичи, то и пострадать должны более всех.
- А царица? Ведь не опасна она совсем.
- Из Нагих самая опасная. Давно ей надо было постриг принять. Ей там спокойней будет. И нам.
- Так молода.
- Самое время запереть...И Углич.
- Что Углич?
- За Камень надо посадских поднимать.
- Весь город? Мыслимое ли это дело? Виноватых накажи, но весь город? Не дам. Не дам своего дозволу.
- Батюшка твой по-иному мыслил.
- Не могу. Тысячи мужиков, баб. Детей губить. За что?
- Чтобы держава крепче стояла. Чтобы никто и не думал шатать здание Третьего Рима.
- Что мне твой Третий Рим, когда о душе своей думать надо. Такой грех на себя брать. А ты? Разве ты не боишься?
- Мне за свою душу бояться нечего. Она в державе твоей растворена.
- Людей невинных губить?
- Так оно иногда выходит. Батюшка твой это хорошо понимал.
- Но я не батюшка. Мне мерзко и противно все что он делал.
- Мерзко, государь. Противно. Но ей-ей, лучше один Углич, чем вся Русь в огне междусобиц сгорит.
- Не знаю. Не знаю. Голова пылает. Ничего понять не могу. Спаси, спаси меня Борис.
ХХХ
К сестре правитель пошел не один. Разговор предстоял тяжелый и неуютный. Он взял с собой жену, надеясь на возможность убеждения, но зная сестру, готовился к натиску.
- Вдовоем? - спросила царица. - Что же такого страшного?
Начала Мария.
- Государь упирается. Не хочет принять сторону твоего брата.