— Знаю, матушка. Мне Тимоха Болотов сказывал. Он его на бойню посылал. Бери, говорит, самых зеленых.
— В сарае расстелить твоего Тимоху.
Дмитрий отвернулся от руки лекаря с чаркой снадобья. Обратился к матери.
— Матушка, когда погулять пустишь? Когда?
Ответил лекарь, пользуясь своей иноземностью.
— Если лекарство пить будет, ваша милость. Завтра к вечеру можно и отпустить.
— Думай, Дмитрий.
Царевич нехотя взял чарку.
— Надумал уже.
Тобин посоветовал.
— Теперь провести через царственное горлышко.
Царевич замычал, мотая головой. Царица встревожилась.
— Что? Да говори же ты!
Дмитрий справился. Проглотил. С шумом вздохнул несколько раз.
— Говорю. Лучше яд изо дня в день, чем такое лекарство. — проворчал царевич, но выпил. Через некоторое время, как ни крепился, заснул. Тобин поклонился царице и остановился у двери. Царица подошла и ворчливо спросила.
— Что?
Тобин торопливо негромко зачастил.
— Составные компоненты… Как особе царской крови… Без золота переродившегося…
— Живоглот ты, немец. Сколько мы тебе уже казны перетаскали…
Лекарь лицемерно развел руками.
— Матушка. — отозвался Дмитрий слабым голосом. — Посидишь со мной.
Не глядя на сына, царица ответила.
— Нельзя, царевич. По чину не положено… Я мамку пришлю. Идем, немчин.
Выйдя из покоев царевича, Мария сердито сказала.
— Уговоримся… Завтра подходи. Брат Михаил будет.
— Ваша милость. — сказал лекарь и растаял в слепящем полумраке. Мария прошла дальше, у перехода ее дожидался высокий крепкий парень. Царица бросила ему на лету.
— Степан… Тимофею скажи. Сегодня постель мне стелишь.
Голову Степан не склонил, дерзко глядел в глаза.
— Отпусти Алену… Зачем взаперти держишь?
Царица остановилась.
— От тебя. От твоей охоты зависит. Как приласкаешь…
Царица Мария остановилась у низкой двери. Открыла. Внутри прямо на мешках с крупами спали мамка Волохова и нянька Качалова спали, тесно прижавшись друг к другу. Красивое лицо Марии стало жестким. С силой она ударила Волохову по лицу. Подло и без предупреждения. Волохова смешно ойкнула и открыла глаза. Царица разъярилась еще больше. Осыпала ударами и Волохову и Качалову. Шипела громко.
— Что надумали? До смерти забью. Вон отсюда. К царевичу бегом, клуши!
Растрепанная и зареванная Волохова зашла в комнату царевича. Уселась на стул. Хотела подоткнуть одеяло, но заметила что-то странное. В недоумении Волохова сняла одеяло с кровати. Вместо спящего царевича она увидела ворох одежды. Волохова вскрикнула, и тут сзади на нее набросился царевич. Приставил ей к горлу нож с треугольным светлым клинком.
— Тихо, Волохова. Крикнешь, так и зарежу. А всем скажу, что ты меня удушить хотела. Здесь сиди тихо, как будто я дальше сплю.
Царевич открыл слюдяное цветное окошко. Прыгнул на задний двор и побежал к играющим в отдалении мальчишкам-жильцам.
— Тимох, гляди!
Мальчишки окружили царевича. С восхищением рассматривали они красивый нож со светлым треугольным клинком.
В Кремле было шумно, в воздухе было шумно. Волновались треугольные флаги в засыпанном лиловым и розовым песком небе. У крыльца Постельного приказа на выделанный ярославцами помост с резными столбами натянули парчовую тяжелую ткань с вытканными золотой нитью двуглавыми орлами. Под навес поставили золотой стул, а в него усадили тяжелое золотое платье с рассыпанными по всей поверхности разноцветными камешками и худым бледнолицым человеком внутри. Царь Федор и не старался быть больше чем его платье. Может быть, единственный во всей этой толпе вокруг него, вокруг полукруглой арены перед ним, он его не замечал. Жил отдельно от мира и в мире с ним. Арену отгородили деревянными щитами. Они держали со всех сторон навалившийся народ. По арене бродил Курдяй. Здоровенный боец с кулаками размером с голову месячного теленка. Толпа заорала дружно нестройно соборно, когда мимо Курдяя, проволокли бездыханное тело его предыдущего соперника. И царь Федор кричал, стучал мягкими белыми руками по золотым подлокотникам, обращался к правителю.
— Нигде на Москве сильнее Курдяя бойца не сыщешь.
— Твоя правда, государь — весело и громко объявил Борис Годунов. — Некому против Курдяя выстоять, то ли Москва обмелела бойцами, то ли и правда против него только слово святое выстоит и пищаль ушатая.
Годунов стоял рядом с золотым троном повыше всех остальных знатных людей сообразно положению, если не природе. Он с вызовом смотрел перед собой, как будто он сам был Курдяем. А так оно и было, и он это знал и, главное, все знали. Кто осмелится по доброй воле под колуны-кулаки лечь.