— Собирайся, княже.
Василий облизал нитяные пересохшие губы.
— Так вот значит..
— Значит так. — ответил Пех.
Шапка князя Василия из гладкого соболиного меха в ковшике из длинных белых пальцев поползла вниз.
— А ведь я знаю, Пех. — вдруг сказал он.
— И хорошо. — согласился легко Пех.
— Про князя Андрея. Это же ты.
— Я. Перед тобой мне совсем нечего таится. В мыльню дверь подперли, обложили мокрым сеном и подожгли. А всем сказали, что он по несчастью угорел. Собирайся, князь.
Пех ждал. Князь Василий приготовился. В тенях деревянных стен притаились вооруженные холопы. Всего один знак и они посекут Пеха и его приставов острыми болтами самострелов. Князю выбирать.
— Держи, князь. — Пех протянул Шуйскому обсахаренную грушу на серебряном мелком блюде. Он достал их из седельной сумы. — Из Коломенского. Государь велел тебе кланяться.
Пех позволил князю взять с собой двух сопровождающих. Приставы окружили их и так они проехали по вечерним пустым улицам прямо в Кремль. Князь Василий знал, что случилось днем, но не знал, что случится с ним. Митяя раздели и бросили остывать перед окошками-щелочками Большого Наряда. Труп Митяя отделял Годунова и его свиту от князя Василия. Он стоял с непокрытой головой. Чернеющее небо понемногу съедало окружавших его черные фигуры приставов.
Правитель спросил.
— Признаешь?
Шуйский оглядел Митяя.
— Митяй это. Брата Петра боевой холоп… Вроде в тати ушел.
Семен Годунов, младший брат правителя, спросил ехидно.
— Вроде… Слышали… Он государя убить хотел. Разве не знал?
— Откуда. Не видел его давно. Паскуда!
Шуйский ударил ногой мертвого Митяя.
Лупп-Колычев вступил.
— Вот оно как. Хорошо говоришь. Прямо верить хочется.
— И правильно хочется. — истерично воскликнул Шуйский. — Что же вы думаете? Если бы я такое умыслил… Подумать страшно… Что такое умыслил. Разве поступил бы так?
Неожиданно его поддержал Семен Годунов.
— И то правда. Князь Василий характеру извилистого. А тут как обухом, напрямки дело делали.
Шуйский почувствовал поддержку и загорячился.
— Да и за что мне на государя измышлять? Я Государю… Как пес цепной.
По лицу Шуйского потекли незлые, обидные и колючие слезы. Он повалился на колени перед правителем и мертвым Митяем.
— Тогда здесь бейте. Коли все решили.
Годунов негромко приказал.
— Пех.
Плечи Василия Шуйского содрогались, лицо окаменело. Сзади через молчаливые и неподвижные фигуры шел Пех. По пути он снял нагайку с запястья, перехватил так, словно изготовился набросить ее на чью-то шею. Пех остановился, ждал приказа, покручивал нагайку. Сгоняя морок, Борис Годунов оживился.
— Подними князя, Пех. Негоже Рюриковичу в грязи валятся.
Правитель вытащил пробку из склянки с желтой густой жидкостью. Отлил немного и выпил, поморщившись.
— Что железо грызть, что с князем Василием говорить. Брюхо слабит. Слушай, Пех… Я по разрядам смотрел. У тебя деревенька есть под Дмитровым?
Пех стоял рядом с правителем в особой крохотной комнате с толстыми слепыми стенами в самом запутанном углу царского дворца. Здесь правитель разговаривал о самом главном с самыми нужными людьми. Сюда позвал Пеха Годунов после того как публично унизил Шуйского, заставив пасть на колени перед мертвым Митяем.
— Песок да с десяток крестьян. В разоре земля лежит, правитель. — ответил Пех.
— Алтуфьево тебе хочу дать. — сказал Годунов. — Там панцирники сидят. Богатое село. Возьмешься?
Пех без слов поклонился.
— Хорошо… — удовлетворенно сказал правитель. — Прежде в Углич тебе съездить надо. Нет не Шуйского это дело… Грубо и тупо… Думю, Нагие чудят. Так что в Углич тебе непременно нужно. Пришло время.
Часть 4
Осип Волохов зашел на двор дворца Нагих со стороны хлебного амбара. Там у распахнутых черных ворот орал Русин Раков. Подгонял своим козлиным тенорком мужиков-дежек, таскавших пыльные мешки с мукой. Одним из дежек, самым усердным и безгласым, был переодетый Пех. Раков заметил Осипа и переметнулся на него.
— Осип! Что дьяк твой? Все недоимки склевал?
Осип торжественно поклонился.
— Твоими молитвами, губной староста. Завтра поезд в Москву пойдет.
Раков скривился.
— Обобрали Углич, крапивное семя.
Тут встрял Пех. Если бы знал такое слово, сказал бы: аутентично.
— Им что? Черного человека жаль?
Кто-то из мужиков поддержал мгновенно.