Патриарх отвечал и больше своим собственным мыслям.
— Нельзя в такой скорбный час державу качать. Слышишь, Борис?
— Так же думаю, владыка. Но я к тебе с другой опасностью. С царем беда.
— Что так?
— В монастырь собрался, наш государь надежа. Нужно его от этого желания отвадить. В такое время о другом думать. Кому как не тебе, владыка, ворота в град небесный запереть.
В царской спальне тихо. Царь Федор сжался на лавке у стены. Напротив патриарх на низкой скамеечке. Чертит на полу из ценного дерева фигуры тяжелым патриаршим посохом.
— Экую тебе красоту влахи сработали. — начал патриарх.
— Это наши владимирские пачкули. — отозвался Федор.
— Гляди-тко. Ай да, курносые. Вот тебе и лапти… Когда выучились? Да…
— Не могу, владыка. — зашептал горячо царь. — Кровь одна… Всюду кровь… Худой я царь… Правду, батюшка, говорил.
Патриарх встал и подошел ближе.
— Будто ты сейчас вот на перекрестке стоишь. А когда в Успенском соборе на тебя брамы и шапку золотую одевали, ты разве не знал, на что идешь? Разве не знал?… Если и хотел от земной жизни убежать тогда и надо было спасаться, когда в начале пути был… Теперь нет твоей воли свернуть. Одна воля. Дойти до конца.
— Дмитрия убили.
— Неизвестно еще что там случилось. Разведать надо, что там на самом деле было. И было ли?
— Это пусть правитель делает. Никто и не заметит, если я в Донской тихо уйду. Рыболовье там, вечера тихие.
— Рыболовье и впрямь в Донском завидущее. А в остатнем ты не прав, царь Федор. Как отец духовный тебе говорю… Ты один остался из рода царей московских. Разве царь тот, кто приказами да послами ведает? Царь тот, кого Бог на это направил. Ты природный царь. На тебе Московское царство держится. Уйдешь и в смуту народ свой ввергнешь. Это самый тяжкий грех. Подумай, сколь людей страдать заставишь.
— Слаб я. Слаб.
— Не важно. Сильный или слабый. Иной слабый дольше самого сильного живет. Погляди на иконы наши. Разве знаем мы, как, взаправду, как Никола Угодник выглядел. Тощий был или жирный. С носом важным или пуговкой. Что его пугало. Зубная резь или ветры смрадные? Кто теперь разберет. Где та правда. Но вот икона. Вот Никола. И верим, что Никола… Потому как не важно что да как. Важно где и когда. Ты знак царь Федор. Знак божьей милости над державой московской. Без тебя она в глади мор обрушится. Этого хочешь? Этого?
Патриарх отставил в сторону посох и прижал к себе рыдающего царя. Гладил худые вздрагивающие плечи.
Русин Раков на телеге покрытой рогожей въехал в ворота подворья Михаила Нагого. Русин Раков спрыгнул с телеги. Поклонился Михаилу Нагому.
— Показывай, что привез.
— Что нашли, то привез. — ответствовал Раков.
Он сбросил рогожу. На дне телеги лежали несколько ржавых сабель, ножей и копейных наконечников.
— Все что ли? А в Брусенной избе?
— Скажешь, князь. Сколь народу там побывало… Как по бревнышку не растащили. Что смог то насобирал.
Раков важно поднял ржавую загогулину.
— Вот… На Молодях дед взял.
— Курицу достал?
— Петуха… Ладный петух. На весь Углич топотун. За копеечку его сдаю. Никто не жаловался.
— Давай топтуна.
Раков с сожалением передал Нагому живой шевелящийся мешок.
— Огоньком кличут.
Петух и в прямь был роскошный. Хвост аж в глазах больно. Михаил Нагой мигом положил петуха на обод тележного колеса и начисто срубил голову с красным задорным гребнем. Струящейся кровью Михаил окропил оружие в телеге и отбросил в сторону безголовую тушку. Спросил у Ракова.
— Знаешь, куда Битяговского с другими татями определили?
— В ров у Троицких. Кто не знает.
— Там оружье сбросишь. И смотри, чтобы никому.
Когда телега вывернула с подворья Русин Раков зло стучал кулаком.
— Огонька ни за что ни про что. Дура баба. Говорил Бестолковку давай… дура, дура.
В Грановитой палате пока пусто. Василий Шуйский один в торжественной зале. Стоит перед пустым золотым троном. Какое то время Годунов наблюдал за ним сквозь решетчатые окна верхней галереи, а потом спустился вниз и тихо подошел сзади.
— А стул этот золотой, когда Ивана Васильевича царем нарекали, в казне архимандрита остяцкого нашли. Такое время было князь. У царя всея Руси своего подходящего седалища не нашлось… Как б нам постараться да в то время вновь не окунуться с головой.
— И я так думаю, правитель. Царь Думу собирает.
— Будет Дума. А я тебя раньше вызвал. Обсудить надо многое.