— Скажу, что это меня и влечет, Устинья. Так и я тебе скажу. Не в райскую кущи зову. На холод, голод, а может и стрелы подлые басурманские. Работать зову. Куда работать. Место свое воевать. Так-то вот. А то что татя убила? Что здесь такого? Татя и я убил бы. Если бог мимо прошел, я остановлюсь и за него порешаю. Так что думай, Устинья.
Взволнованный Рыбка встал и пошел к выходу.
Городские стрельцы подковой окружили участок рва, где лежали убитые. Торопка видел как Акундин, теперь совсем на себя непохожий, пританцовывал рядом с дьяком Вылузгиным. Ловил не то что слово, а каждое движение. Тут же были Шуйский, митрополит и Михаил Нагой. Нагой показывал.
— Здесь они все. Битяговский, Качалов да Волохов. Убийцы. Оружие на них в крови невинной.
Вылузгин подозвал Акундина. Скомандовал.
— Пиши.
— Что писать?
— Князь Михаил Нагой сказывал и тела во рве показал. А мы … Перечисли высокое посольство… удостоверили.
Князь Василий сказал.
— Что же… Начинаем сыск. Теперь куда кривая вывезет.
Митрополит перекрестился.
— Не дай бог.
Рыбка колол дрова лихо. Поп Огурец едва успевал оттаскивать четвертованные поленья и складывал их в поленницу вдоль низкой избяной стены. Каракут, когда вошел с улицы даже залюбовался и забыл про мешки в руках. Рыбка заметил Каракута, всадил топор в чурбан.
— Не долго тайница наша продержалась.
— Батюшка Огурец, мы у тебя мешки подержим?
— Держите. В погреб. Там никто кроме меня и мышей не ходит.
Каракут присел на короткий сучковатый ствол.
— Суббота приезжал. — признался он Рыбке.
— Отдал?
— Отдал.
— Добре… Нам меньше турботы… По дворам приставы ходят, на площадь всех тащат. Там сыск ведут. Завтра и до нас доберутся.
— Устинье надо сказать чтобы тихо сидела.
— А мы ее в погреб отправим. Мышей гонять.
Рыбка присел рядом.
— Когда отправляемся?
— Скоро.
— Все для себя прояснил?
— Если бы… Батюшка Огурец, посиди с нами… Это же ты набатом Углич тот день поднял?
— Я. Грехи мои тяжкие. Кто знал, что так все кончится.
— А я думал ты с Битяговским полдничал?
— Как же. Когда в колокол бить начали, так я вслед за дьяком увязался. Он во дворец побежал, а я на звонницу..
— Как же так вышло? Кто-то до тебя на звоннице был?
— А как же. Слышу перекаты лохматые. Как будто пьяный на пасху.
— И кто ж там был?
— Так Волохов Осип.
— Волохов?
— Глаза совсем шальные. Еле пальцы отодрал от веревки. А он орет. Царевич убился! Царевич убился!
— Как сказал? Не убили. Убился?
— Убился. Точно убился.
Судейский полотняный шатер разбили прямо под стенами дворца. Акундин видел как на вершину шатра ставили разобранного медного гербового орла. Как раз заканчивали привинчивать левую голову. Кроме того, что теперь у шатра был орел, у него не было одной стены. Внутри были выставлены столы и лавки, за ними уже сидели писцы. Перед ними стояла первая партия угличан, окруженная рейтарами и приставами. Ждали, когда в небо поднимут алые хоругви с ликом Спаса и тогда начнется сыск. Щуйский вышел из шатра, подошел к Вылузгину.
— А где, отче? — спросил князь.
— Спиной мается.
— Надо бы ему лекаря послать.
— Отче мощами лечится. Да и есть ли разница. Ноготь святой Фёклы или жабры долгоносика?
— Что же… Пора начинать.
— Пора.
— Я с Михаилом поговорю, а ты дьяк за Афанасия принимайся. К вечеру когда отче отмякнет за царицу примемся. Давай сигнал, думный дьяк.
Длинным цветастым платком Вылузгин прочертил линию сверху вниз. Приставы разомкнули цепь и в образовавшийся проход стрельцы устремили поток людей. Пех сидел на лошади и кричал.
— К писцам по одному ходить, очи не прятать, отвечать как на исповеди.
Перед Акундином появились мальчишки жильцы. Впереди Тимоха Колобов.
— В горелки бегали. — не дожидаясь вопроса заявил Тимоха.
— У Тимохи трещотка была. — сказал один из мальчиков.
— Какая трещотка? — спросил Акундин.
— Такая. С берестяными лодочками.
— Что лодочки. — Акундин отмахнулся. — Писать нечего. Дальше что было?
Но тут же встал и низко поклонился. К столу подошел Василий Шуйский.
— Жильцы? — спросил князь.
— Они самые. — бодро ответил Торопка.
— Говорят, падучей страдал царевич? — спросил Шуйский.
— Совсем плох был. — подтвердил Торопка. — За три дня до этого прямо на рынке перед всеми грохнулся.