— Где бы на всю Русь такой посох вырубить? — спросил Шуйский. — Что Афанасий Нагой? Спросил у Вылузгина. — Братовой правды держится?
— Да нет. Говорит, сам накололся на нож.
— Так. Так. Так. — хлопнул себя по колену Геласий. — Пошли вразнос Нагие. И стараться не пришлось. Этак скоро топить друг друга начнут, братья.
— За царицу теперь самое время приниматься. — заметил Вылузгин. — Что она скажет?
Шуйский не согласился.
— Не к спеху. Пусть потомится, царица. Подумает, что дело и о ее жизни может зайти? Что, Акундин?
— Арсений Трифонов, купец с Окского конца показал. Что де ходил мужик по Угличу и рассказывал. Нагие царевича подменили. От Годунова до поры времени спрятали.
Геласий присвистнул.
— Мало нам одной сплетни, а уже другая варится.
— А в середке правитель. — добавил негромко Шуйский.
В Москве Суббота сразу прошел к Федору Никитичу. Бросил перед ним на пол холщовый мешок.
— Что это? — спросил Федор.
— Это, Федор Никитич, то что я давно искал.
— Новые портки что ли? Я давно тебе хотел…
— Эх, голова два уха — седалище треуха. Гляди.
Он развязал мешок и отступил в сторону. Федор Никитич, не скрывая любопытства, заглянул внутрь.
Часть 9
Федор Романов достал из холщового мешка темный неправильной формы самородок чистейшего серебра. Положил на стол и вопросительно посмотрел на Субботу.
— Здесь около пуда. Трубецкой пишет, жилы серебряные за Камнем прямо из земли выходят. Бери да рубай.
— Нам то что с того? Это не наше. Московское.
— Именно наше. Пока. Пока Москва там твердо не стала, серебро нам пойдет. В романовские подвалы. А с временем и деньгу свою бить начнем.
— Я не гость торговый, черная кость, чтобы над деньгой загибаться.
— Дурак ты, Федор Никитич. Право слово. Хоть и белая кость. А деньгу не обижай. Она судьбу делает или ломает. За все в ответе.
— За все в ответе род, предки благородные.
— Тебя послушать так и Петька Говноед Беклемишев умный человек. Он себя от Августа Римского исчисляет, репа вологодская. А деньгу? Деньгу копить надо. Хуже купца. Лучше купца. Она нам ох как понадобится. Как время придет.
— Не понадобится.
— Тебе откуда знать?
Федор Никитич победно посмотрел на своего воспитателя и начал рассказывать.
В городском соборе Шуйский, Геласий и Вылузгин разглядывали мертвого царевича, лежащего в гробу.
— Ты его последним из нас видел? — спросил Шуйский Вылузгина.
Дьяк растерянно покачал головой.
— С того времени два лета минуло. Если бы примета какая: пятно там или бородавка. А так вроде он. Одежа точно царская.
Митрополит Геласий показал на белую тонкую шею.
— Порез, гляди какой. Посильней чем детская рука.
Князь Шуйский готовился ко сну. Тряпочкой чистил зубы мелом и сплевывал в специальную чашечку. Акундин мотал на ус и пока князь не видел, даже сплевывал в сторону тем же манером. Репетировал благородные манеры.
Шуйский закончил, отставил в сторону чашечку. Спросил Акундина.
— Что там, Акундин? Мне бы что-нибудь нудное, чтобы заснуть скорей… Сплю плохо.
— На огурец перед сном смотреть надо, княже. Тогда никаких жахов. Весь сон — цветочный ковер и девы полногрудые.
— Нет меня никаких жахов.
Князь поудобней устроился в постели.
— Нет у меня никаких жахов. Мечты, мечты, мечты. Изнутри меня жгут. Зачем? Кто их выдумал на погибель людскому роду?
Вопрос не требовал ответа. Это Акундин понял и сказал другое.
— Не хотел при всех, княже. Русин Раков.
— Это который? Губной староста? Ты читал мне его показания.
— Не всё…
— Говори.
— Доносит староста на Пеха, царского пристава.
— Что же? Говори. У меня как у салтана все слуги глухи слепы.
— Доносит Раков, что видел Пеха в Угличе в тот день.
— Погоди. — перебил Акундина Шуйский. Он устроился поудобней. Сложил пальцы и закрыл глаза На губах играла довольная улыбка. Это был его мир. Мир интриг и заговоров.
— Давай, Акундин. Сказывай.
Суббота положил самородок снова в мешок и повернулся к Федору Никитич. Он все обдумал и теперь говорил довольно уверенно.
— Ишь ты… Как его приперло. Сестру на размен. И чего ты такой довольный, Федор Никитич, словно уже завтра с царицей венчаешься? А ведь это не завтра будет. Понимаешь? Он тебя поманил тем, что может и не сбудется никогда. Зато Романова получил с потрохами прямо сейчас. Ты теперь, белая кость. Его верный друг и поплечник. Вот как он тебя обставил.