— Брага? Да хоть вот. Пашеничка. А змея чугунного надо запустить.
И начал Андрюха на песке выдумывать змеевик для своего перегонного куба. И так замечтался, что совсем не заметил, как его окружили три дюжих хлопца.
— Здорово, Андрюх.
— Чего ты, не пужайся. Не дело это пуганым помирать.
— Эй! Погоди! — на всех парах спешил Рыбка. Был он весел.
— Кончать его будете, хлопцы? Хто последний?
— Ты кто?
— Так это возчик тутошний. Перевожу с того света на этот. Поедешь?
С татями казак расправился быстро. В одной руке рогатка, в другой пистоль, к дулу которого был прикреплен топорик. Первому рогатку воткнул в шею, второго подрубил под левый сосок. Третьего задавил его же плеткой. Все закончилось так быстро, что Андрюха не совсем и понял, что произошло. Он спросил.
— Так я пойду.
— Так иди. — согласился Рыбка. — Только со мной.
Перед Шуйским поставили всех мальчиков. Всех что смогли найти в хозяйстве Афанасия Нагого. Князь присматривался, сравнивал с тем худым, крючконосым лицом, которое увидел в церкви. Не сходилось. Последним Шуйский осмотрел толстого, обсыпанного конопушками, рыжуна и остановился перед Афанасием.
— Нашел? — усмехнулся Нагой.
— Служба. — вздохнул Шуйский. — Пех. Давай этого.
Приставы подвели избитого в кровь, раздетого человека. За ним шел палач в кожаном переднике. Шуйский поморщился.
— Говорил же. Умойте и новую рубаху оденьте. Смотреть страшно.
— Обижаешь, княже. — проворчал кат. — Если бы я тебе терем сладил, разве ты бы его прятал? Я свое ремесло во как знаю.
— Вот ты. — развеселился князь. — Твое ремесло особое.
— Не хуже чем горшки лепить. — не уступал кат. — Потому что нужное.
— Давай сюда. — позвал Шуйский. Приставы толкнули вперед избитого человека.
— Узнаешь, Кудря? — спросил князь. — Про кого на торжище говорил.
— Нет его здесь — с трудом проговорил Кудря. — Выдумал я все.
— Погляди, если выдумал, до смерти забьем.
Кудря замотал окровавленной лохматой головой.
— Выдумал все. Скучно было.
— Играешь, холоп? — понял для себя Шуйский.
— Живу… Пока живется. — очень гордо и смело выглядел теперь Кудря. Поблагородней природного Рюриковича.
— За кого ты нас принимаешь, князь. — возмутился Афанасий. Они стояли у возка Шуйского. Терентия увел кат, чтобы закончить свое дело.
— По-твоему, мы ребятенка какого-то убили, а племяша спрятали до поры? Кто ж нам поверит, когда время придет?
— Кудрю видел? — туманно ответил князь. — То-то и оно.
И до Макеевны дошло дело. Ждала в толпе перед Судейским шатром своей очереди. Рассказывала толпе.
— Чего тягают? Свояк наш Климентий Мятный Нос седни утром из Нижнего вернулся. Передохнуть не успел, а уже пристав у окошка. А что Климентий здесь может знать, коли он все время в Нижнем проваландался.
Один из приставов потянул Макеевну к шатру.
— Куда тянешь, москаль? — отбивалась Макеевна. — Калитку сначала закрой. Выпустил гуся своего всем на потеху.
Под общий смех пристав начал интересоваться своими штанами. Макеевна вбежала в шатер, огляделась быстрым взглядом, искала к кому прислониться. Встала против своего жильца Акундина. Тот поднял глаза и поменялся в лице. Обреченно повертел головой: кому бы передать такое счастье? Все были заняты. Со вздохом Акундин принялся за работу.
— Имя. Звание.
— Будто не ведаешь. Акундинка? С утра так такой теплынький был. Матухной называл за стряпню мою ненаглядную.
— Нападки ваши отвергаю, Макеевна посадская вдова. Имя и звание.
— Тьфу, ты! Молох всепожирающий. Пиши. Колупалов Ефграфий сын Свинохрящев.
Акундин записал, ничего не возражая.
— Акулина Макеевна Федоровна. — и добавил. Вслух. — Дурака гоняете?
— С тобой на пару. Шиш тебе теперь мой законный угличский, а не пирожки медовые на вечерю.
На них стали оборачиваться. Акундин заторопился.
— Что по делу знаешь? Что с Дмитрием случилось?
— Меня при том не было. А знаю то, что и все знают. В падучей бился и на ножик накололся.
— Все, хватит. Теперь свободна, Макеевна.
— Ты бы для порядка еще чего спросил. А так, кажется, что и не стоило вам в Углич ехать. Может вы в Москве виноватых назначили.
— Молчи, Макеевна. И я этого не слышал.
— Не слышал. Может ты и про Русина Ракова не слышал?
Акундин зашипел.
— Тихо ты. Совсем с ума сошла. Нельзя про это. О себе не думаешь, о сыне подумай.