— Не со зла, малец. Для порядку.
Суббота окинул грозным взором, запертые но всеслышащие двери. Ударил ногой в первую попавшуюся.
— Всех вас мышей. Всех насквозь.
Суббота двинулся дальше. Тяжелая низкая дверь. Перевел дух. Что-то изменилось в его лице. Теперь он пытался выглядеть слугой.
Суббота вошел в красиво разрисованную комнату с набранным полом. Он поклонился Федору Никитичу молодому гибкому широкоплечему красавцу.
— Что? — спросил встревоженно Федор Никитич.
Суббота остановился в углу перед иконами. Истово и жадно перекрестился. Потом повернулся.
— Гонец от правителя. К себе требует.
Федор раскинул руки крестом.
— Елданко. Тащи вериги.
Открылась маленькая дверь. В нее втиснулся заспанный толстый холоп. Чесал мягкое брюхо. Едва увидев Субботу мгновенно преобразился. Резвел и худел на глазах.
— По полному чину, княже?
— Все что в печи на стол мечи. В Кремль еду.
Елданко пропал за дверью.
— К обеду поспеешь. — сказал Суббота.
— Дело… У Бориса, Швырев Мишка сказывал, стерляди пуховые. И к девкам от него на Лубянку ближе.
— На Лубянке черти живут. В бабах срамных, как в избах. Кто зайдет того в пекло тащат.
Федор засмеялся.
— Не бойся, Суббота. Это если засиживаться долго.
В дверь протиснулся Елданко с кипой одежды на руках. С превеликим почтением стал наряжать Федора. Суббота любовался воспитанником, так что в глаз слеза полетела.
— Женить тебя пора. Обещал я твоему батюшке. Может, правитель затем и зовет. Ах, как было бы… У Стрешневых такая ягодка наливается… По Романовскому роду. Царица.
— Откуда знаешь? Видел?
— Кто боярскую девицу мне покажет. Да мне и видеть ее незачем. Все что надо я и так знаю. Батюшка ее окольничий. Под Быстрицей воеводой левой руки был. Сел у них и выпасов. Да соляных ям да казны денежной и рухляди полневой… Как при всем том красивой не быть?
— Соляные ямы… Тогда точно красавица писаная. Только не даст мне Борис дозволу. Я бы не дал. Князю Василию Шуйскому уже и сорок, а все холост.
— Шуйские проклятый, бунташный род. Поделом им. Ядовитое семя.
— Что до того Борису. Его другое гложет.
Елданко подал тяжелое верхнее платье. С трудом Федор натянул его на себя.
Суббота говорил.
— Пускай их… Годунов вперед глядит… Что после царя Федора будет. Шуйские Рюриковичи и они первые у трона. Пусть жрут друг друга.
— Ты про Дмитрия совсем забыл.
— Нет, княже, я все помню.
Елданко торжественно внес высокую горлатную шапку. Суббота отобрал ее и сам почтительно водрузил на голову Федора.
— Как? — спросил Федор.
— Грозен яко лев рычащий. Блистаешь яко солнце полуденное.
— Потею и пахну яко сто онуч мужицких. Хожу яко в уборную не поспел, да еще и печная труба на голове. Елданко, давай меняться жизнями.
— Терпи, княже.
— Терплю. Самый распоследний посадский вольнее меня. Жениться по собственной воле не могу. Хорошо ли это, Суббота?
— Не знаю. Я не ты.
— И я пока не я… — сменил вдруг свой задорный веселый тон Федор Никитич. И показалось вдруг Субботе, что не боярская шапка на воспитаннике его, а что-то более золотое: то ли шапка царская, то ли клобук белый патриарший..
— Чего смеешься, Суббота?
Зотов согнал с сурового лица легкую улыбку.
— Так… Привидится дурь всякая.
В темной комнате перед Каракутом стояли хозяин и хозяйка постоялого двора. Плотные. Похожие друг на друга. Коробкообразные. У обоих под левым глазом аккуратные синяки фингалы. У хозяйки чугунок со щами.
— И за что? Ни за что. — выговаривал хозяин Каракуту.
— Говорил вина ему не давать.
— Так и не давали.
Хозяйка вмешалась.
— Чертячья перетычка. Как перед Михаилом Берлиберийским. До конца стояли. Ухват бабушкин аб евоный хребет анафемский сломала.
Хозяин поспешил на помощь жене.
— Ох и ухватский был ухват из железа свейского. Убытков сколько от Рыбки твово. Он ведь и зверюгу своего опоил. Вдвоем бочку приговорили, шельмы.
— Щи теплые? — Каракут спросил хозяйку.
— Сутошные. Достала только.
Каракут взял чугунок.
— А мордопорча? Как бабу мою подбил, гляди. — не отставал хозяин.
Каракут оставил чугунок. Открыл железный сундук. Достал серебристую песцовую шкурку. Завязал его вокруг шеи хозяйки. Другую шкурку вокруг шеи хозяина.
— Это че? — спросила хозяйка.
— За беспокойство.
— А ухват?
Каракут вздохнул. Снл с шеи хозяина шкурку. Бросил в сундук. Высыпал в руку хозяина горсть медяков.