Пех позволил князю взять с собой двух сопровождающих. Приставы окружили их и так они проехали по вечерним пустым улицам прямо в Кремль. Князь Василий знал, что случилось днем, но не знал, что случится с ним. Митяя раздели и бросили остывать перед окошками-щелочками Большого Наряда. Труп Митяя отделял Годунова и его свиту от князя Василия. Он стоял с непокрытой головой. Чернеющее небо понемногу съедало окружавших его черные фигуры приставов.
Правитель спросил.
— Признаешь?
Шуйский оглядел Митяя.
— Митяй это. Брата Петра боевой холоп… Вроде в тати ушел.
Семен Годунов, младший брат правителя, спросил ехидно.
— Вроде… Слышали… Он государя убить хотел. Разве не знал?
— Откуда. Не видел его давно. Паскуда!
Шуйский ударил ногой мертвого Митяя.
Лупп-Колычев вступил.
— Вот оно как. Хорошо говоришь. Прямо верить хочется.
— И правильно хочется. — истерично воскликнул Шуйский. — Что же вы думаете? Если бы я такое умыслил… Подумать страшно… Что такое умыслил. Разве поступил бы так?
Неожиданно его поддержал Семен Годунов.
— И то правда. Князь Василий характеру извилистого. А тут как обухом, напрямки дело делали.
Шуйский почувствовал поддержку и загорячился.
— Да и за что мне на государя измышлять? Я Государю… Как пес цепной.
По лицу Шуйского потекли незлые, обидные и колючие слезы. Он повалился на колени перед правителем и мертвым Митяем.
— Тогда здесь бейте. Коли все решили.
Годунов негромко приказал.
— Пех.
Плечи Василия Шуйского содрогались, лицо окаменело. Сзади через молчаливые и неподвижные фигуры шел Пех. По пути он снял нагайку с запястья, перехватил так, словно изготовился набросить ее на чью-то шею. Пех остановился, ждал приказа, покручивал нагайку. Сгоняя морок, Борис Годунов оживился.
— Подними князя, Пех. Негоже Рюриковичу в грязи валятся.
Правитель вытащил пробку из склянки с желтой густой жидкостью. Отлил немного и выпил, поморщившись.
— Что железо грызть, что с князем Василием говорить. Брюхо слабит. Слушай, Пех… Я по разрядам смотрел. У тебя деревенька есть под Дмитровым?
Пех стоял рядом с правителем в особой крохотной комнате с толстыми слепыми стенами в самом запутанном углу царского дворца. Здесь правитель разговаривал о самом главном с самыми нужными людьми. Сюда позвал Пеха Годунов после того как публично унизил Шуйского, заставив пасть на колени перед мертвым Митяем.
— Песок да с десяток крестьян. В разоре земля лежит, правитель. — ответил Пех.
— Алтуфьево тебе хочу дать. — сказал Годунов. — Там панцирники сидят. Богатое село. Возьмешься?
Пех без слов поклонился.
— Хорошо… — удовлетворенно сказал правитель. — Прежде в Углич тебе съездить надо. Нет не Шуйского это дело… Грубо и тупо… Думю, Нагие чудят. Так что в Углич тебе непременно нужно. Пришло время.
Часть 4
Осип Волохов зашел на двор дворца Нагих со стороны хлебного амбара. Там у распахнутых черных ворот орал Русин Раков. Подгонял своим козлиным тенорком мужиков-дежек, таскавших пыльные мешки с мукой. Одним из дежек, самым усердным и безгласым, был переодетый Пех. Раков заметил Осипа и переметнулся на него.
— Осип! Что дьяк твой? Все недоимки склевал?
Осип торжественно поклонился.
— Твоими молитвами, губной староста. Завтра поезд в Москву пойдет.
Раков скривился.
— Обобрали Углич, крапивное семя.
Тут встрял Пех. Если бы знал такое слово, сказал бы: аутентично.
— Им что? Черного человека жаль?
Кто-то из мужиков поддержал мгновенно.
— До поры терпим. Время придет и все и всех по делам разложим.
— И на Дон махнем. — добавил Пех.
Осип оправдывался.
— Я что… Что велят то и делаю.
Раков спросил.
— К матери идешь?
Осип кивнул.
— Скажи, зайду к ней. Ульяна моя велела… Куды прешь!
Окрик Ракова остановил Пеха. Тот с мешком заворачивал не в амбар, а в сторону дворца.
— Полюбопытствовать, господине. Как оно там цари живут.
— Сюда иди, прямокрив. На мешки любопытствуй. Неча выше земли глядеть.
Между амбарным двором и каменным дворцом — глухой высокий тын. Не проберешься, если входа не знаешь. Осип знал. Открыл калитку и увидел перед собой Тимоху Колобова — ближнего мальчишку.
— Тимох? Что у вас? Тихо.
— Тихо. Царица с царевичем в церкви. Возвращаться скоро будут.
— А это что у тебя за диковинка? — спросил Осип.
Тимоха показал. На свежем упругом ветру он держал на палочке крутящееся колесико с берестяными лодочками. Колесико весело шелестело, мельтешило на солнце.
— Здорово?
— Здорово. Мамку позовешь? Здесь ждать буду.
— Две копейки.
— А по шейке. — грозно посулил Осип. Он отобрал у Тимохи колесико.
— Отдай.
— Мамку позовешь, тогда и получишь.
Волохов с сыном сели у стены в прохладной влажной тени. На коленях дебелая Волохова держала развязанный узелок с печеньем из дворцовой кухни. Осип жевал медовые петушки и слушал слезливые жалобы.
— Кричит все. Дерется. За царевичем не доглядаете. А я что не знаю, откуда что берется?… Злится, что царица Ирина меня послала для догляду.
— Я, матушка, думаю. Через царевича действовать надо. Чтобы он матушку свою разжалобил. Ножик мой он носит с собой?
— Не расстается.
— Вот-вот.
Подбежал Тимоха с колесиком. С загадочным видом встал в отдалении.
— Что? — с набитым ртом спросил Осип.
— Пряник. Никогда таких не едал.
— Еще чего?
— На Тимох. — Волохова протянула мальчику пряник. Тимоха цапнул пряник.
— Чего у царевича не попросишь? — спросил Осип.
— Просил.
— Ну?
— Ух и сладкий… Я, конечно, согласный, что лупит, ежели он царевич. Лупить лупи так и угости потом. А то что ж так насухую. Совсем злюче получается.
— Чего приперся то.
Тимоха проглотил пряник в мгновение ока, с сожалением посмотрел на развязанный узелок и сказал.
— Из церкви вышли, скоро через двор пойдут.
Волохова сразу засуетилась.
— Опять бежать надо. С крыльца встречать… А ты иди. Иди, сыночка. Что-то будет, если царица заприметит.
Волохова, причитая и охая, бежала к крыльцу. Рядом подпрыгивал Тимоха. Осип сжал кулаки, со злостью взбил сапогом землю. Подхватил узелок и скрылся в калитке.
Царевич Дмитрий увязался за матерью. Шел за ней по узким горбатым коридорам.
— Матушка!
— Дмитрий.
— Ты обещала?
— Ты уже взрослый, Дмитрий. Пора перестать царем слыть…
Мимо склонившегося Степана Мария вошла в свою комнату и царевич вслед за ней.
— Говорю же, хватит. — прикрикнула царица. — Делай, что велено.
— Не буду. — топнул ногой царевич. — Я хочу, а значит так тому и быть.
Ответом была сильная пощечина. На глазах у мальчика закипели колючие слезы, но он не позволил себе расплакаться. Напротив, царевич выхватил из-за пояса нож со светлым треугольным клинком.