— Ну я.
— Ты то мне и нужен. — улыбнулся ему Каракут.
Часть 7
На сваленных в кучу бревнах собрался весь клан славных Колобовых. Выше всех дед, отец посередине, а юноша почти у самой земли. Тимохе младшему места и вовсе не досталось. Стоял перед Каракутом.
— Чего молчишь, казак? Хотел Тимоху вот тебе Тимоха. — сказал дед.
Каракут начал расспрашивать.
— Вы что с царевичем во дворе делали, Тимох?
Тимох обернулся назад за дозволом.
— Деда?
— Давай, Тимох. Вины твоей ни в чем нету.
— Ну? — насупил брови малой.
— Во что играли-то? — мягко спросил Каракут.
— Так в горелки поначалу.
— С царевичем?
— Куда ему. Хворый он. Пробежит чутка и дышит как деда на бабке.
Раздался веселый жеребячий смех юноши. Его прервал звучный, крепкий отцовский подзатыльник.
— Я те дам. — погрозил мужик.
— Это я те дам. — дед отвесил мужику точно такой же подзатыльник.
— За что, бать?
— За то, что они у тебя над дедом родным смеются. Как годуешь?
Каракут снова спросил.
— Значит в горелки?
— В горелки… — согласился Тимоха. — У меня трещотка была. Ух, знатная трещотка. Так мальцы за мной бегали, чтобы вроде отобрать.
— Отобрали?
— Куда им? А потом царевич прибежал. С мамкой и нянькой. И мы в ножички играть затеяли.
— Кто ж предложил-то?
— А дёжка какой-то.
— Какой такой дёжка?
— А мимо проходил. Видит, что у царевича ножик и говорит: такой ножик, нечего ему на поясе делать.
— Что это за дежка? — допытывался Каракут.
Отец объяснил.
— Это у нас так мужиков называют, которых во дворец берут на работы. Голь перекатная об одну одёжку.
— Но мы не такие. — сказал дед — Нас Колобовых на Угличе всякий знает.
— А кто не знает, тот в Угличе не бывал. — влез юноша.
— В ножички играли? — задумался Каракут. — В землю что ли?
— Не. В тычку.
— В круг садили?
— А то куда же..
Каракут достал нож. Нарисовал маленький круг на земле. Размером с рублевик. Потом с невероятной быстротой и точностью засадил ножик в круг от бедра, локтя, плеча и лба.
— Так было?
От изумления Тимоха только выговорил.
— Ну, пожалуй, круг поболе был.
— Да. Справный казак. — добавил дед.
Юноша возразил.
— Справный? Тут в ножике все дело. У него напруга по всему лёзу идет.
— Попробуешь? — протянул нож Каракут.
— Не… — смутился юноша. — Сегодня никак… С утра хвораю. Молока ледяного потянул.
— Молока… Тетеха. — укорил отец.
— Осип Волохов так могет. — сказал младший Тимоха. — Мог.
— Волохов? А он что? — заинтересовался Каракут.
— Так подходил к нам… Тоже ловко сажал… У царевича глаза разгорелись.
— А Волохов?
— Ушел.
— Значит, не было его, когда на царевича хворь напала?
— Я не видел… Там суматоха началась…
— Так. А царевич?
— Взял ножик.
— Попал?
— Куда ему.
— Вижу, любил ты царевича?
— По службе любил… А так… Больно дрался много… И не ответишь как следует… Служба.
Дед не преминул похвастаться.
— Тимоха у нас большим человеком будет. Пока подгорчичником ходит, а старый Прокоп уйдет, так и горчичником станет. Степан обещал.
— Большой человек. — бросил Каракут. — Всю жизнь на стол горчицу ставить.
— Это смотря на чей стол.
— Всю жизнь холопствовать.
— Не понимает казак. — сказал отец.
— Красоту порядка не чует. — сказал дед.
— Воля любого порядка дороже.
— Воля… А хлеб ростить кто будет? Горшки лепить. Железки, которыми ты вольный человек, с головы до ног увешан… Коли все вольные порядка нет. Порядка нет и жизни нет. Разор и смятенье.
— Дальше рассказывать? — заскучал Тимоха.
— Говори.
— Царевич ножик бросал. Ни разу не получилось. Разозлился. От солнца закрывался. Попробовал от шеи стрельнуть и тут его затрясло. Упал на землю и давай биться… Мы кровь увидели, и давай орать. Тут все сбегаться начали.
— А ножик он так к шее приставил? — показал Каракут.
— Кажись так. А как иначе?
Торопку привязали к лавке. Позорно, в одном исподнем. Чудесный кафтан Устинья разложила на столе и щедро посыпала его солью. Говорила, как ни в чем не бывало.
— Узвар грушевый вязок, а соль все одно вытянет. Макеевна и не заметит.
Торопка укорил Огурца.
— Что ж это, батюшка Огурец. Как это? Сами же со мной. За ноги пособлю.
— Не ведал я, Торопка.
Даша объяснила.
— Казаки матушку чудесным зельем опоили. Будто она умерла, а на самом деле заснула крепко-крепко. А потом проснулась?
— А руки зачем связали?
— Это ты к чему надобно подобрался. — одобрил Рыбка.
— Не скажу. — замотал головой Торопка. — Да и кто мне поверит?
— А матушка? Матушка у тебя жинка нетерпимая к сплетням. Не терпит она когда сплетня мимо нее пролетает.
— Сказал же… Не скажу. Батюшка Огурец?
— Охо-хо, грехи наши тяжкие. — вздохнул Огурец и начал развязывать Торопку.
С трудом митрополит Геласий выбрался из аглицкой кареты. Огляделся. Посольство остановилось прямо в лесу. Подбежал служка. Митрополит зло отмахнулся.
— Куда идти?
— Здесь недалече. — поклонился служка. — На полянке ждут.
— Посох дай.
— Пасхальный?
— Совсем сдурел. Простака давай.
Опираясь на крепкий и без всяких изысков посох, Геласий вышел на поляну. Там его ждали Шуйский и Вылузгин.
— Чего это ты, князь, надумал? — спросил Геласий. — Вон он Углич… Там бы и собрались.
— Обговорить кое-что надо, владыко.
— Так говори. Чего томишь, князь. — сказал Вылузгин.
— Что же. Тогда так. Как в Угличе окажемся, Нагие на нас по одиночке набросятся.
— И зачем это? — спросил Геласий.
— Затем что им терять нечего. Совсем у них край.
— Да про что ты, князь? — не понимал Вылузгин.
— Ладно. По-другому зайду. Мы здесь люди свои и скрывать нам нечего. Иногда долговременная польза совсем не видна, когда она за горами из сегодняшней алчности. Так сказано в писании.
— Что сказано?
— Там што хошь сказано. Тебе ли не знать, отче.
— Чего темнишь, князь? Говори напрямую.
— Напрямую. Так напрямую. Когда Нагие вам подарки начнут совать.
— Что ты, князь. — возмутился Вылузгин.
— Я князь, ты дьяк. Нам ли не знать как все устроено. Вы посулы Нагих берите. Течение жизни не задерживайте. Что хотите то и обещайте, но все будет так как я скажу.
— Не справедливо. — сказал Вылузгин.
— Не справедливо. — согласился митрополит. — И греховно, словно, во втором послании к коринфиням побывал. Значит к истине приобщился.
Торопка в старой рясе попа Огурца, вместе с Дашей шел по улице. Сбоку бежал Барабан.
— А за кафтаном завтра приходи. — говорила Даша. — Матушка сделает как новый будет.
— А ты?
— Что я?
— А ты завтра будешь?
— А тебе зачем?
— Да так. Незачем. Так будешь?
— Буду. А ты, кудлатик, будешь?
Торопка зло сказал с ревностью.
— И никакой он не кудлатик. Барабаном его кличут.