— Зови. — сказал Шуйский.
Вошел Пех и встал на том же месте, где вечером стоял Акундин. Он наблюдал, как князь Василий чистил зубы. Сплюнув в последний раз, Шуйский как-будто сейчас заметил Пеха.
— Пристав? Давно здесь?
— Зубы твои все сосчитал, княже.
— Ну, молодец. Тебе как спиться, Пех. Сниться тебе чего.
— Я все свои сны давно проспал. Теперь не сплю. Пережидаю.
— Смотри-ты. И я.
— Ты ж меня не за этим звал?
— И за этим. Злорадствую помаленьку. Уж позволь. В Пелыме я тебя ждал, а теперь ты меня обожди. Доносят, что видели тебя.
— И ты видишь. Что здесь такого.
— В Угличе видели. Во дворце, когда все случилось…
Шуйский соскользнул с кровати. Пех выслушал, а потом сказал.
— Со старостой я сам разберусь.
— Разберись. Ты в этом дока. Но и заботу мою запомни. Я эту весть у себя оставил, а не дальше пустил.
— Тогда и у меня для тебя новость.
— Говори, говори. Померяемся, чья новость важнее.
Пех устало сел на лавку.
— Пех! — удивленно сказал Шуйский.
— Слушай, князь…
Выслушав Пеха, Шуйский сел напротив Пеха.
— Значит Суббота.
— Суббота. — подтвердил Пех.
— Суббота? Диво. Зачем здесь Суббота?
— Не то диво. Диво с кем он встречался.
— Так…
— А вот это, князь, уж действительно сон. Тот самый, который мы давно потеряли.
Андрюха Молчанов проснулся. Нехорошо ему было. Все что видел, видел через мутное граненное стекло.
— Здоров ты, Андрюх, спать. — сказал Каракут.
— А что? Где я? Кто ты?
— Неужель не помнишь? У Волоховой встречались… Да ты пей, пей. В раз полегчает.
Стуча зубами о край горшка, Андрюха выпил душистого рассола.
— Ух, хорошо. Ух, неплохо.
Протрезвев немного, Андрюха повернулся. Он увидел Каракута, а рядом с ним еще и Рыбку вдобавок.
— Не пойму никак, чего тебе от меня надобно, казак? Чертова Аквавита, но какие завихрения пышные! Рассолу дай.
— Дам. Когда ответишь, то что спрошу.
— Спросишь — отвечу.
— Ты царевичу снадобье готовил?
— Я. Меня сам государь послал, а потом этот немчин приехал. А меня Нагие в клеть посадили. Сказали, что я царевича опаиваю Казнить меня надо. А сами ворожить заставляли на правителя. А царевич все дрался. Это ладно, если чин такой. А животину мелкую зачем по субботам резать. Котяток да щенков всяких?
— Поди не сам он такое выдумал?
— Князь Михаил. Для здоровья правильного, царственного…
— Видишь… Нечего на царевича поклеп возводить.
— Не видел так не говори. А я видел как царевич этой резаной субботы ждал. Как я сахарного пряника. А если бы в лета вошел, царевич? Тогда что? Все бы кровью умылись.
— Даже ты? Ты ж ведьмак? — спросил Рыбка.
— Я знахарь. Помяс. А меня. Глупые люди. Думают, иголку в дерево тыкнешь..
Каракут перебил.
— Так значит Тобин Эстерхази царевича пользовал?
— Он. Да разве он вылечит. Видал я его снадобья. Кобыльник вместо перепетуя. Кто ж так падучую лечит?
— Кобыльник? Он же тело слабит?
— Ты откуда знаешь? Слабит. Если много впихнуть так и кошку потравить можно.
— А человека? Допустим ребятенка?
— Это нет. Это воза два надо скормить без передыху. А немчин все перепутал со своей латынью… Рассолу дашь?
Каракут и Рыбка наблюдали, как Молчанов сражался с воротами, пытаясь выйти на улицу.
— Что? Не сходится? — спросил Рыбка.
— Кобыльник. А я думал.
— Что?
— Думал, что все понял.
— А теперь понял, что не понял, что понял? — пошутил Рыбка.
— Во-во. Слушай, а ведь они его кончать будут.
— Кто?
— Нагие Андрюху. Если дознается про него посольство, Нагих вместе с царицей на небо сошлют без остановки.
— Так я похожу за ним. — предложил Рыбка.
— Походи… А потом мы его в Москву возьмем. Волю дьяка исполним.
Высокое посольство, уважая величину сана, царицу Марию в сыскной шатер не вызывали. Явились к ней самолично.
— С позволения милостивых государя Феодора Иоановича и патриарха московского Иова будет учинен тебе допрос, царица Мария. — торжественно произнес Вылузгин. Акундин приготовился писать.
— Радости вам немного будет. — печально заметила царица. — Мать безутешную терзать.
— Здесь ни у кого радасти нет, матушка. — сказал митрополит Геласий. — И воли своей. Службу сполняем.
— Скажи, царица. — вступил Василий Шуйский. — Зачем на Битяговского народ натравила? Зачем боярыню Волохову в кровь избила? Или знаешь чего? Не таись.
Царица Мария всплакнула.
— В том что была винюсь. Милости буду просить для себя и семьи. Горе. Горе великое нас разума лишило. Владыко Геласий, прошу будь моим заступником перед государем и патриархом. Не было злого умысла ни у меня, ни у братьев.
— Кого ни возьми. — посетовал Вылузгин. — все показывают, что вы народ возмущали. Михаил Нагой весь сброд посадский в брусенную избу направил.
Вылузгин сверился со списком в руках.
— «Жги да неси!» — кричал… А в брусенной избе добро государево… Поезд с казной в Москву готовился… Где это все? Кому ответ держать? С кого требовать?
— С Углича требуйте. — сказала царица. — А мы и так все потеряли. Все пошло прахом.
Вылузгин не поверил.
— Ни одно ваше подворье никто не тронул.
Царица серьезно ответила.
— А мечта? Когда мечта кончилась, так и жизнь кончилась.
На берегу Волги овальный зеленый лужок. Пасутся здесь корова Зорька и верблюдица Васька. На краю лужка развалился Барабан. Вяло махал хвостом, завлекал грузных весенних мух. Торопка стоял перед Дашей, прятал что-то за спиной.
— Я тут тебе… Мелочи надрал всякой. — он протянул Даше охапку мелких и звонких весенних цветов.
— Зачем это мне?… Чай не корова.
— Ох и язва ты, Дашка. Прям как матушка.
— Может потому и понравилась тебе?… Красивые. Духмяные.
— Жаль не лето сейчас Летом я бы тебе показал. Есть у меня в Николинском лесу заповедная полянка.
— Чего выдумал. По полянам шастать. Летом хороший хозяин из работы не выходит. Каждый день бережет.
— Так мы по ночам… Чтобы дни беречь.
И Торопка попытался… Даша отбилась без потерь.
— Чего выдумал. Без венца и не смей.
— Так я так. Подготовиться.
— На Барабане готовься.
Барабан все слышал и все понял. Тут же резво подался в сторону.
— И вообще… — добавила Даша. — Мы с матушкой совсем скоро из Углича уйдём.
— Куда это?
— В Сибирь с казаками. Здесь нам жизни не будет. Торопка!
Вмешалась в столь приятный разговор верблюдица Васька. Оторвалась от молодой свежей травки и, ничем не смущаясь, направилась в сторону города.
— Чего сидишь, Торопка, стрелец. Показывай, какой ты богатырь.
— Стой, Васька! Стой! Барабан.
Барабан благоразумно остался на месте. Торопка храбро встал перед идущей вперед Васькой и начал храбро пятиться назад.
— Стой. Стой. А вот я тебя сабелькой по ребрам. Что ты… Что ты.
Василиса медленно проплыла мимо остолбеневшего Торопки. Раздался смех Даши и глухое урчанье Барабана. Натурально оплеванный стоял могучий богатырь Торопка. Все лицо и кафтан. Малиновый страстотерпец.