Мария молча слушала Клаву, изредка поглядывала на Катю. Девочка упрямо опустила голову, но тете не возражала.
— Что ж ты теперь собираешься делать?
— То, что решила. Сдам в фонд обороны.
— Сама во всем виновата, надо было слушать меня с самого начала!
Они разошлись по своим комнатам.
4
Ночью позволяли. Мария вздрогнула, прислушалась. Позвонили опять. Быстро накинув пальто, Мария подбежала к дверям.
— Кто там?
— С Петровки. Открывайте.
Мария открыла. Вошли мужчина и женщина. «Они!» — подумала Мария.
— Я вас слушаю.
— Одевайтесь, поедете с нами. И возьмите с собой золото. Все монеты до единой! — Мужчина назвал точное количество.
Марию ошарашила такая осведомленность.
— Монеты мне не принадлежат.
— И это мы знаем.
— Я сама решила сдать золото в фонд обороны.
— Об этом надо было думать раньше.
— Но я…
Мужчина не дал ей договорить:
— Хватит! Нам некогда. Собирайтесь!
— Но я добровольно отдаю.
— «Добровольно»! Вам слава нужна! Аплодисменты! Чтобы в газете писали! Как же? Вы артистка! Вы без этого не можете!
«И это знают!»
Марию била дрожь.
И тут заговорила женщина:
— Товарищ майор, раз она чистосердечно призналась, так уж и быть, давайте примем у гражданки золото, дадим ей справку, что она добровольно сдала государству золото в таком-то количестве.
— «Сдала»! Мы сами за ним пришли!
Женщина тем временем открыла портфель, вынула лист бумаги, села к кухонному столу.
— Несите золото!
Мария, как в лихорадке, кинулась в комнату. Катя, обхватив колени, сидела на кровати. Она все слышала. В ее руках был ватник. Мария вынесла стеганку.
Женщина писала долго, подписала сама, дала подписать мужчине, он вытащил из кармана коробку с печатью, подышал на резиновый круг и приложил к бумаге. Женщина протянула справку Марин и взяла у нее ватник и запихала в портфель, который неожиданно оказался таким вместительным.
— Вот это называется разумный поступок!
И ушли.
Мария долго стояла, прислонившись к стенке. Вышла Катя в одной рубашке и обняла мать.
И только сейчас из своей комнаты вышла Клава:
— Ушли?
Мария промолчала.
— Ты отдала?
Мария кивнула.
— Так тебе и надо! Еще хорошо, что не засудили!
Они опять разошлись по комнатам.
Мария и Катя никак не могли согреться. Только к утру они ненадолго уснули.
Ни утром, ни в последующие дни Клава не вспомнила о ночном визите. Дома она бывала редко: все свободное время с дочерью пропадала на пятом этаже у Колгановых.
Мария спрятала полученную справку в жестяную коробку, которая, как удивилась Мария, уже не пугала.
День заметно прибавился. После двенадцатичасовой смены усталость повисала на ногах Марии тяжелыми гирями.
Мария слушала репродуктор, подолгу простаивала в проходной у щита, где вывешивались утренние и вечерние сообщения Совинформбюро, — то ли читала, то ли думала о Викторе.
Когда же получит весть о нем?
Ночью вдруг сядет и не спит.
— Спи! — говорила Катя.
Но мать ее не слышала.
А потом вдруг скажет:
— Это ты, Виктор?
Кате становилось жутко, она накрывалась с головой и подолгу прислушивалась к звукам. Нет, мама больше не говорила, но и высунуться, посмотреть, спит ли она, Катя боялась.
А потом привыкла к полуночным маминым: «Ты?..»
А Мария действительно ночами, казалось, чувствовала присутствие рядом Виктора. Совсем рядом, с нею. То ли сон это, то ли явь. Сидит на кровати, гладит ее голову, нежные слова шепчет и шепчет. Она чувствовала его тяжелую руку, горячую и ласковую, на холодном плече, на шее, и, уткнувшись в нее, эту такую родную и близкую руку, с которой ничего но страшно и спокойно, как в детстве, засыпает. И снова вздрагивает: «Ты?..»