Тетя больше не брала ее к Колгановым, а от конфеты, которую ей протянул Георгий Исаевич, першило в горле.
Сестры не стремились к встречам; Мария была даже довольна, что не видит Клаву; ее не оставляла головная боль, слова Николая об обмане изматывали ее. И ответа из Бугуруслана не было.
К приходу Марии с работы Катя сварила картошку в мундире. Мария нарезала репчатый лук и картошку, посолила, полила подсолнечным маслом, и они стали есть. Катя куском черного хлеба насухо вытерла тарелку. Вкусно.
Вдруг одновременно обе посмотрели на Катино пальто, думая об одном и том же…
Щелкнул замок входной двери. Выходя в коридор, Мария столкнулась с Клавой. Они встретились взглядами, и тут Мария внезапно утвердилась в мысли, что Николай прав: ее обокрали! Обманули!
— Иуда! — бросила она Клаве.
Клава побагровела:
— Голову потеряла?!
— Нашла! Я думала, сестра у меня есть, а ты — зверь! Хуже зверя!
— Я не желаю с тобой разговаривать.
— Потому что нечем возразить!
— Ты сошла с ума!
— С такой сестрой сойдешь! За золото продала родную сестру! Таких, как ты!..
— Как ты смеешь? — завизжала Клава и тут же выскочила на площадку, оставив дверь открытой, побежала вверх. По прошло и минуты, как она вернулась с Колгановым.
— Привела адвоката?
— Зачем вы так говорите? — солидно произнес Георгий Исаевич.
— Вас сюда не звали. Что вы вмешиваетесь не в свои дела?
— Нет, звали! Я позвала! С тобой опасно оставаться!
— Не надо кричать, давайте спокойно поговорим, ведь вы сестры.
— Я не желаю с вами разговаривать.
Колганову никто не перечил прежде, просто не смел.
— Ну что ж, — в его голосе появилась угроза, — сейчас не желаете, а потом в ногах валяться будете!
— Никогда! Слышите! — Бросила ему вдогонку Мария. — Благодетель!
Скрипя своими белыми бурками, он вышел вслед за Клавой из квартиры.
Беззвучно плакала, сидя на кровати, Мария. Катя потрясла ее за плечи:
— Мамочка, не плачь! — Ей казалось, что и без того похудевшая мать тает как свечка с каждой слезой. — Как я ненавижу этого толстяка!.. Ты знаешь, мамочка, у них есть кот, и они с ним очень похожи.
Мария сквозь слезы улыбнулась.
Уже неделя, как работали школы. Катя ходила в школу в Теплом переулке, — ту бомбу, которая попала сюда, обезвредили, и занятия шли в одной половине школы. В коридоре установили перегородки. Через месяц Катю перевели в школу в Долгом переулке.
Однажды, придя домой, Катя увидела на столе два конверта. Взяла верхний, надписанный рукой матери; мама иногда оставляла ей записки с напоминаниями: «Свари картошку» или «Подмети пол в квартире»… На сей раз это была не записка. Катя вынула из незаклеенного конверта письмо: «Дорогая девочка! Я больше не в силах. Тебя не оставят». Быстро взяла второе письмо. Оно было печатное: «Ваш муж Голубев Виктор Юрьевич пал смертью храбрых…»
Катя выбежала из дому. Она бежала вдоль трамвайной линии. Перед ее глазами стояла картина, которую она видела несколько месяцев назад: на повороте у церкви под трамвай попал человек. Прямо у Кати на глазах!.. Себе она не отдавала ясного отчета, куда бежит. Она знала лишь о том, что мать ждет беда и она должна спасти маму! И эта беда могла случиться на трамвайных путях. Дорога тянулась, но нигде не было толпы. Она пересекла двор церкви и выбежала на улицу, ведущую к метро… Когда она увидела мост, сердце екнуло, и она ускорила бег. И вдруг она увидела мать. Та шла по Крымскому мосту навстречу Кате…
— Мама! — крикнула Катя.
Мария подняла голову, и они поспешили друг к другу.
Виктор погиб, как извещалось, 14 июля 1941 года.
В тот день в вечернем сообщении Совинформбюро говорилось об упорных боях на Северо-Западном, Западном и Юго-Западном направлениях, рассказывалось об Энской части, которая защищала участок, где противник пытался прорвать оборону и был отброшен, о батарее лейтенанта Григорьева и лейтенанта Круглова.
Может быть, гибель Виктора была заключена в известии, что фашистские «мессершмитты» неоднократно бомбили прифронтовую железнодорожную станцию?..
Только они открыли дверь в квартиру, как увидели в коридоре Клаву. Она будто специально ждала их. У Марии при виде сестры что-то внутри взорвалось: