Уже после Крутон рассказал, что маркиз дер Буль заявил о желании говорить с графом. Крутон ответил, как учили, мол время переговоров прошло, граф будет разговаривать со своими пленниками или убивать своих врагов. А сейчас на промороженном черном поле, покрытом белыми пятнами инея, в полной тишине развевался белый флаг на копье Крутона, а дальше лицами к нам стояли ряды таких же безмолвных бойцов противника. Замерзшие, утратившие надежду на победу, оставшиеся без коней и половины боевых магов, они стояли напротив нас, сытых и уверенных в себе. Даже пар поднимался над баталиями по-разному: сытый воин вместе с конем парит гораздо гуще, чем голодный пехотинец.
Еще через минуту молчаливого стояния Крутон развернул коня, давая понять, что время выбирать кончилось, а молчание противника мы расцениваем как готовность умереть. «Стойте! Мы сдаёмся!» — маркиз Седерик, командующий баталией, вышел вперед и бросил на землю свой щит, а следом перевязь с мечом в ножнах. Как опытный вояка он не стал предпринимать никаких патетических действий, а просто прошел вперед и в сторону, где встал, обозначая место для разоружившихся пленников. Его командиры и соратники из числа благородных начали вслед за ним бросать в одну кучу своё оружие и даже части доспеха. Уже ничего не жалко, их имущество всё одно достанется победителю. А раз так, какой смысл таскать на башке тяжелый шлем или наплечники, бряцать стальными набедренниками об латную юбку? Мы со своей позиции слышали глухие стуки и дребезжание оружия и амуниции, бросаемой в одну кучу.
Даже странно, никакого ликования в нашей баталии не наблюдалось. Не то бойцов еще не отпустило, не то они были не очень довольны тем, что нашим организмам не дали выплеснуть всю ту ярость и адреналин, которые наши тела вырабатывали перед боем. А может, дело в другом: мы смотрели, как такие же как мы вояки испытывали сильнейшее унижение в жизни, и где-то в душе сочувствовали им. Таким же подданым короля Мерсалии, если вспомнить этот нюанс. Кое-кто наверняка уже прикидывает последствия этой победы. Очень неоднозначные последствия.
Да и хрен с ним! Сегодня мы выжили, а завтра будет видно. К вечеру всех отпустит, пойдет пьянка, праздник по шикарному поводу — очередная блестящая победа графа над сильным противником. И обошлась победа всего в десяток погибших в мелких стычках с нашей стороны. А про раненых вспоминать вообще не принято.
Маги и бесталанные благородные идут налево, их принимают наши дворяне, простолюдины собираются в большую группу направо. Они под присмотром наших дружинников. Сейчас обыскивать всех на ветру в толпе бесполезно, простых вояк обыщут перед тем, как засунут в камеры, которых в нашем подвале изрядное количество, как в любом замке уважающего себя вельможи. У солидных людей и врагов бывает изрядно. Благородные в присутствии других аристократов дают клятву не умышлять против пленившего их графа, не пытаться бежать и принять все меры по сбору выкупа, который будет установлен для каждого индивидуально. Дворян не обыскивают, даже кошели не ищут, но те, что на виду, срезают. Цену имеют не только лошади, порой оказывается, что даже у дворянина есть цена. И тогда каждый аристократ старается её сбить, никто из них не закричит в запале «Я стою дороже!», как Гай Юлий Цезарь в моей истории.
К ночи в замке стало гораздо менее людно — из него ушли крестьяне, не пожелавшие провести в стенах замка ни одной лишней ночи, а пленников рассовали по камерам. Каждой семье выдали продуктов и фуража для скотины на первое время. Ведь дома многих окажутся разграбленными, а это прямой косяк их сюзерена, допустившего чужаков в своих землях. Такой вот симбиоз благородных и черни, идущий на пользу всем. А если честно, налицо грамотное и разумное узаконенное крышевание слабых сильными. Пастырь должен заботиться о своем стаде, беречь его и приумножать. Только тогда он сможет его доить, стричь и резать на мясо.