— Да, — вспоминает Блинов, — нахватал я поначалу выговоров за тяжеловесы. Возвращаюсь как-то из поездки, встречает меня начальник депо: «Уродуешь ты машину, Блинов». И все. И разговаривать не хочет. Да вникни ты, разберись, а он знай одно: инструкция, технические нормы…
Поехал я в Москву, сделал сообщение в институте инженеров транспорта. Профессор один тоже не поверил: «Не взять тебе состав, Блинов. Забыл ты про коэффициент сцепления». Мне на пальцах трудно объяснить, я говорю: «Едем, посмотрите…» Взял состав на Тулу, поехали. Профессор тот улыбается: «Ладно, подумаем, посчитаем…»
Вернулся домой. Ну, думаю, теперь все в порядке. А начальник депо снова за свое: «Не знаю, не знаю, как ты там в столице ездил…» Когда мы ставили локомотив на профилактику, начальник сам принимал его: чертежи принес, сверил все. Вроде бы успокоился. Но что особенно тяжело переживал, так это косые взгляды других машинистов. Говорили они все то же: «У тебя, Иван, труба с небом разговаривает. Доведешь ты машину до ручки». Из-за этих вот речей и не взял я новый локомотив, когда они пришли в депо. Начальник меня все уговаривал: «Брось артачиться, Петрович! Знатный машинист, передовик… Бери новый «ФД». Игрушка, а не паровоз!» Ну хорошо, сдал бы я свой локомотив. А ведь его за полгода вполне можно в лом превратить. Тогда мне бы и сказали: «Ага, сам-то новую машину взял. Так можно тяжеловесы водить!» Вот я и ездил на своем «ФД» пятнадцать лет. Все новшества, все рацпредложения на нем опробовал. Его так и называли — «паровоз-лаборатория».
Был у меня помощник Константин Лопатин. Мы вместе тринадцать лет ездили: и по сибирским дорогам бегали, и через Урал тяжеловесы водили. А когда электровозы пришли в депо, мы сдали наш «ФД» в отличном состоянии. Да, так в акте и было записано: состояние — отличное.
Мы тут перешли к использованию машины, к умению беречь ее. Это естественно. Вес состава хоть и важный показатель, но не единственный. Вот кто-то провел несколько тяжеловесов, а после ставит паровоз на ремонт — и полетели денежки. Машину-то извели! У другого, скажем, среднесуточный пробег вышел хорошим. А экономисты подсчитали: пережог топлива. Третий бегает быстро, а на подъемочном ремонте сидит. Все насмарку! Я рано понял: не много будет пользы от наших грузовых рекордов, если мы другие показатели завалим.
Словом, работать надо было по-новому. Особенно строгие требования вождение тяжеловесов предъявляло к техническому состоянию локомотивов. Содержание в полной исправности котла, паровой машины, движущих механизмов и песочницы — это само собой. Но для заметного увеличения пробега паровоза между подъемочными ремонтами надо было искать новые пути. Возникла идея сохранить наиболее подверженную износу часть паровоза — бандажи колес.
Неожиданный толчок к решению этой задачи дали детские воспоминания.
Десятилетнему Ивану мать купила сапоги, новые, добротные, со скрипом — предел желаний деревенского парнишки. Иван уже собрался пройтись по деревне, похвастать обновкой, но мать велела ждать покоса. Сапоги повесили на стену и накрыли куском холстины.
Настал сенокос. Иван надел сапоги и, как велела мать, целый день ходил по отаве. Вечером он осмотрел подошвы: они блестели, точно полированные. С появлением царапин и разрезов на подошве сапоги водворялись на стену — до следующего покоса. Крестьянская мудрость, рожденная бедностью и горьким опытом, не забылась: паровозные бандажи должны служить тройной срок, как и сапоги с отполированной подошвой.
Основная причина износа бандажей — проскальзывание и буксование колес. Единственной мерой борьбы с этим считали своевременную подачу песка. Песок — действительно надежное средство в борьбе с буксованием, но излишняя его подача под колеса заметно увеличивает износ бандажей. Песок сбивает отполированную поверхность бандажей, металл срабатывается, образуется прокат. После семи миллиметров проката паровоз должен идти в подъемочный ремонт. Каждый сохраненный миллиметр — лишняя тысяча километров пробега.
Блинов много читает, знакомится с теорией сопротивления материалов, консультируется с инженерами и, наконец, после расчетов и проб находит свой способ подачи песка под бандажи. Песочница отрегулирована им таким образом, что под передние колеса подается 10 частей песка, под вторые — 7,5, под третьи (ведущие) — вовсе не подается, и, наконец, под четвертые — 5 частей. Ведущая ось получала переработанный песок, состав не запесочивался, расход песка уменьшался, бандаж ведущей оси предохранялся от быстрого износа.