Как-то раз Жельзон, проснувшись после обеда, был не похож на самого себя. Он ни на кого не шипел, почти не появлялся на кухне и был то ли очень расстроен, то ли даже напуган. Проходя мимо меня, он буркнул себе под нос:
– Мерде… Предатели… Трусливые собаки… Необходимо ударить нынче же!
Такое состояние продолжалось у него с неделю, а потом он снова стал прежним. Он опять начал разговаривать со мной, как обычно, начиная разговор с какой-нибудь непонятной фразы, продолжающей, очевидно, какие-то его размышления. То он сухо ворчал, вспоминая кого-то, досадившего ему:
– И ты, Брут! Долго же я лелеял тебя на своей груди…
То бодро изрекал, сверкая колючими глазами, но явно довольный:
– Старая гвардия еще ого-го!
Такое начало разговора ему вообще нравилось, будто этим он пытался сбить определенный мой настрой, шокировать. В последнее время это удавалось ему нечасто.
Через месяц, однако, Жельзон еще больше побил собственный рекорд омерзительности: теперь он исключил из букета своего зловония одеколон и просто смердел. Соседи старались проскользнуть мимо него, не дыша, а туалет и ванная после его посещения еще долго оставались незанятыми. Как-то вечером он проходил мимо меня и сказал:
– Все равно не дождетесь.
– Сердечко пошаливает, – уверенно предположил я. Его лицо, похожее на смятый и потом вновь расправленный бумажный лист прорезала еще одна мерзкая морщина – он улыбнулся – и сказал:
– Пошаливают дети. Сердце болит. Один хрен – не дождетесь.
«Крыша» у него не ехала – это точно. Однако видно было, что живет он какой-то очень насыщенной, хоть и скрытой от всех жизнью.
И однажды все разрешилось.
Это произошло рано утром. Вернее, даже ночью.
Вот-вот должно было рассветать. В квартире было – не тихо, нет! – затаенно. Сонно. Вязко-сонно. Тихо в квартире не было никогда – и по ночам тоже. Жутко дышали-храпели-хрипели в своей конуре Корытовы, орал на кухне сверчок, сыто урчали в недрах дома водопроводные трубы. Это только кажется, что все вокруг в такое время спит. Люди спят. Все остальное – никогда. На самом деле именно это и есть жизнь – или, вернее, ее порог, прихожая. Здесь все заканчивается и начинается. Когда не слышно ненужных и пустых разговоров-голосов, тишина наполняется смыслом. Смыслом, который был и будет всегда, просто за голосами и шагами в еще более светлое будущее его бывает не слышно. Смысл, которому нет никакого дела до стука пишущей машинки, зловония и грохота посуды. До вечных людских поисков собственного «я» и затертого рублишки на «поправку». Смысл этот постигается в одно мгновение, но идут к нему многие сотни лет. В лучшем случае – одну, но – всю жизнь.
Именно в это время, а, точнее, безвременье, в коридор неслышно вышла Нюра. И Нюра была совсем другой – не такой, какой ее привыкли видеть (и не замечать) все остальные жильцы. Она была сосредоточена. Она обладала тем самым смыслом, доступным только в это безвременье. И она уверенно шла к комнате Жельзона. Дверь старого вахтера всегда была заперта – уходил ли он в магазин или только в уборную, или вообще оставался у себя. Он всегда запирал дверь на ключ и ключ этот на длинном шнуре, прикрепленном к поясу брюк, лежал в кармане. Но по виду Нюры было совершенно ясно, что она намерена эту преграду преодолеть, и ключ ей для этого не нужен.
Она остановилась у запертой двери и замерла на несколько секунд. Она не прислушивалась к звукам спящего дома, ей это было ни к чему. Она что-то делала – незаметно и самым естественным для себя образом. А потом просто шагнула в дверь – сквозь дверь, мимо двери – и исчезла. А в том месте, куда она шагнула, на выкрашенной год назад белой краской двери выступила мельчайшими капельками вода. И через несколько секунд побежала то тут, то там тонкими струйками вниз. И тут же стали слышны другие звуки и вслед за ними – голоса.
Сначала что-то зашуршало, и голос Жельзона невнятно вякнул. Нечто тяжелое глухо ударилось об пол и грузно откатилось в сторону. Снова послышалось шуршание – яростное и быстрое – и придушенный голос Жельзона сказал:
– Ах-к… кто? А-а-х…
И сейчас же стало слышно голос Нюры – ясный, крепкий, неузнаваемо молодой голос:
– Тихо, человек. Слушай внимательно и отвечай кратко.
– Н-но…