Сложив свои ладони на коленях, она сидела тихо, громогласие Бичера окатывало ее. Яркий румянец с лица сошел; она приняла строгий вид. Затем увидела в окно подъезжающий кеб, из него вышли трое молодых людей в теплых пальто и цилиндрах. В их числе были Дикки и Уолдо, братья Огасты. Импульсивно она начала подниматься с места.
– Сюзан Берлинг, вы куда, сядьте! – потребовала миссис Бич.
Монолог прервался; все посмотрели на Сюзан. Залившись краской, она сказала:
– Я увидела, кто‑то приехал. И я подумала…
– Их впустит Минни.
Миссис Бич вновь переключилась на корифея, а Сюзан осталась сидеть, говоря себе, что никогда больше не примет приглашения пожить в этом доме. Когда новые гости вошли засвидетельствовать свое почтение, она едва пожала руки молодым Дрейкам, от которых несло тодди и сигарами и которые очень хотели побыть в ее обществе. (“Непростой молодой человек, – написала она Огасте однажды. – Я все же думаю, что не отвечу на его письмо”. О котором из братьев тут идет речь, неясно; оба проявляли к ней определенный интерес.)
– Прошу прощения, – еле слышно сказала она всем в совокупности и выскользнула.
Она стала подниматься по лестнице, яростно шелестя тафтой, желая, чтобы каждая ступенька была лицом Генри Уорда Бичера. Чем теперь заняться? Читать? Нет, она слишком была расстроена. Лучше поработать над рисунком. Но в ее комнате не было ни подходящего стола, ни нужного освещения. Тогда библиотека. Там будет пусто, людей много, но все по другим комнатам. Снова вниз, потом по коридору (ласточкой на маленьких ножках?) к тяжелой дубовой двери. Заглянула внутрь – никого. Вошла.
Я представляю ее себе там как девическую фигуру на одном из ее рисунков или как ее портрет работы Мэри Кертис Ричардсон[25] на стене позади меня: сидит у окна, и ее заливает сероватый дневной свет. Но если бабушкины рисунки обычно выражают юное томление, а портрет наполнен задумчивой и горестной ретроспекцией, то эта девушка, сидящая у окна, только лишь сосредоточена. Она была наделена способностью полностью погружаться в любое дело. Пять минут – и пастор Бичер позабыт до того прочно, что, если бы узнал, оскорбился бы.
Немного погодя дверь библиотеки отворилась, и в нее волной вкатился многоголосый шум. Надеясь, что вошедший увидит ее за работой и тут же удалится, Сюзан не подняла глаз. Дверь закрылась с осторожным щелчком, и тут она все же посмотрела и увидела двоюродного брата пастора Бичера, молодого Уорда, имя вылетело из головы. С таким неулыбчивым, пытливо-вопросительным лицом вошел, что захотелось швырнуть в это лицо блокнот.
– Надеюсь, я не помешал, – сказал он.
Она положила блокнот рисунком вниз на сиденье рядом с собой.
– Нет, конечно.
– Вы работали.
– Пустяки, ничего важного.
– Рисовали? Я знаю, что вы художница.
– Кто вам это сказал?
– Эмма.
– Эмма мне льстит.
Он так ни разу и не улыбнулся. А теперь взялся за дверную ручку.
– Нет, правда. Если вы не возобновите работу, я уйду. Не хочу вас беспокоить. Я просто искал тихий уголок. Устаю, когда так много говорят.
Она не удержалась:
– А иные слушают вашего двоюродного брата раскрыв рот.
Вышло довольно язвительно. Он отреагировал только странным взглядом, полувопросительным, полуудивленным. И медлил, не снимая ладонь с дверной ручки.
– Скажите, а вам не было бы трудно просто продолжать, не обращая на меня внимания? – спросил он.
От него, она чувствовала, исходила какая‑то тишина – та же, что от ее отца и других мужчин, имевших дело с животными. Он не был похож на человека, которого легко расстроить, не был похож на говоруна и, как видно, не думал, что непременно должен развлекать собеседницу.
– Хорошо, – сказала она, – если и вы не будете обращать на меня внимания.
– Это будет потруднее, – промолвил он серьезным, сумрачным тоном. – Я попробую.
Тут же отвернулся и начал читать корешки книг на полках. Она была уверена, что не сможет ни штришочка сделать в его присутствии, но оказалось – может; он просто-напросто стушевался в полумраке библиотеки. Подняв один раз глаза, она увидела его спину, он стоял, наклонив голову, и читал.
Рисунок ее был такой: три девушки гребут граблями двор у входа в фермерский дом. Моделями послужили ее сестра Бесси и две девушки из Милтона, и, рисуя их в подоткнутых юбках и чепцах, а в прихожей, дверь нараспашку, изобразив ведро с половой тряпкой, она хотела этим показать, что они с радостью избавились от томительных дел внутри и схватились за деревянные грабли, как бы играя. У меня есть оттиск с этого рисунка, и впечатление именно такое. Веселая старомодная сельская сценка, этакий моментальный снимок. Сходство с Бесси, которую бабушка изображала почти так же часто, как Эббот Тейер – Кэти Блёде, тут получилось из лучших.