– Когда он вызовет меня, поеду.
Огаста снова принялась расхаживать, в расстройстве раз за разом мелкими движениями отбрасывала руки от головы. На ходу поправила картину на стене. Наклонила голову и прикусила костяшку пальца.
– А как же твое искусство, твоя графика? Все, ради чего мы трудились.
– Мое искусство не ахти как важно. Я коммерческий иллюстратор, ничем другим мне никогда не быть.
– Чепуха полнейшая, и ты это знаешь!
– Я знаю, что хочу выйти за него, и куда карьера его поведет, туда за ним и отправлюсь. Это будет не сразу, но и не вечность ждать. Он не опрометчив, он потратит некоторое время, чтобы утвердиться как следует. Я смогу и дальше рисовать. Он этого хочет.
– В каком‑нибудь поселке рудокопов.
– Не знаю где.
Огаста не могла больше сдерживаться. Остановилась, сцепила руки перед лицом и потрясла ими.
– Сюзан, Сюзан, ты с ума сошла! Ты выбрасываешь себя на свалку! Спроси Томаса. Он никогда такого не одобрит.
– Об этом, – ответила Сюзан, как в романе, – я ни у кого, кроме себя, совета не спрашиваю.
– И совершишь ошибку, которая погубит твою карьеру и сделает тебя несчастной.
– Огаста, ты даже не видела его ни разу!
– И не хочу. Само имя его мне противно. Как он мог прийти и перевернуть твою жизнь? А как же мы с тобой?
Посмотрели друг другу в глаза, порывисто обнялись, даже рассмеялись над тем, до чего дошли в своем несогласии. Но, хоть они и уладили ссору, с места они не сдвинулись; обе были непреклонные женщины. Огаста не смягчила своего неодобрения, решимость Сюзан не ослабла. Возможно, она была в ловушке: импульсивно дала ему слово, а слово она держала всегда. Но я думаю, Оливер Уорд подействовал на нее своей мужской силой, своими историями о жизни, полной приключений, своим постоянством, своим явным обожанием. Я думаю, она впервые полюбила мужчину физически, и мне нравится, как отважно она двинулась туда, куда повлекло чувство.
Но куда именно ей двигаться, пока еще было непонятно. Некоторое время Оливер вел какие‑то изыскания для Южно-Тихоокеанской железной дороги вокруг озера Клир. Затем обретался в Сан-Франциско сам по себе, не соглашался на что попало, отказывался от должностей без будущего, искал то самое место, правильное, сулившее перспективу. Несколько месяцев он жил у своей сестры Мэри, которая вышла замуж за видного и влиятельного горного инженера по имени Конрад Прагер, и наконец нашел, благодаря содействию Прагера, то, что его воодушевило. Он написал Сюзан, что станет инженером-резидентом на ртутном руднике Нью-Альмаден близ Сан-Хосе, на старом и знаменитом руднике, который поставлял ртуть для амальгамации золота на протяжении всей Золотой лихорадки. Через несколько недель он приедет к ней, они поженятся и будут жить на Западе.
Потом он написал, что не может уехать, потому что ведет подземные маркшейдерские работы, их непременно надо завершить.
Она ждала, пока не вскрылась река и старушка “Мэри Пауэлл” не принялась осенять высокую весеннюю воду своим неизменным дымным шлейфом. Зацвели и отцвели крокусы, оделись белизной яблони, напитала воздух сирень, пришло лето с гостями, приезжавшими на день и на подольше. А там и год миновал с тех пор, как Оливер Уорд держал ее за щиколотки над водопадом у Большого пруда. Огаста была беременна, они примирились, их отношения перешли в некую новую фазу, они много писали друг другу о судьбе женщины в искусстве, которую тянет в противоположные стороны. Огаста категорически настаивала на том, чтобы Сюзан не позволила замужеству разрушить свою карьеру. Словно бы она, сама почти оставив живопись, хотела принудить Сюзан отвечать перед искусством за них обеих. Отдадим ей должное: вероятно, она распознала в Сюзан Берлинг то, чем сама не располагала.
Но Оливера Уорда она так и не приняла. Они просто согласились не упоминать о нем без необходимости.
Сюзан ждала, она не была несчастна, она прилежно работала, исполняла дочерний долг, время от времени взбадривала себя встречами со старыми подругами и друзьями в мастерской на Пятнадцатой улице. Считая от кануна нового, 1868 года, когда познакомилась с Оливером Уордом, она ждала всего лишь ненамного дольше, чем библейский Иаков ждал свою Рахиль. Оливер вернулся в феврале 1876 года, и они поженились в доме ее отца.
Никакого пастора на бракосочетании не было. Согласно квакерской традиции, Оливер встретил ее у подножия лестницы и ввел в гостиную, где в присутствии сорока четырех свидетелей, которые все подписали свидетельство о браке, они дали друг другу брачный обет и “в согласии с обычаями брака она взяла фамилию мужа”. Прости-прощай, молодая растущая художница Сюзан Берлинг.