Уголь. Страшная новогодняя сказка
- Ты был плохим мальчиком. Я оборачиваюсь на грубый голос, сжимая в руках красный чулок. Первый Новый Год в одиночестве, без них. Мне хотелось создать немного праздника в ставшем таким пустынным доме, перемешать все известные традиции: развесить гирлянды, поставить елку, украсить дерево разноцветными шарами, закрепить вязаный длинный носок над декоративным камином, положить туда маленький подарок. Утром первого дня нового года я бы притворился, что меня удивляет все это убранство, я бы почти искренне обрадовался найденной в чулке сладости. Это было настоящим год, два, десять лет назад. А сейчас я создаю только иллюзию. Если намеренно растягивать губы в улыбке, мозг выделяет гормоны, повышающие настроение. Симуляция радости - это все, что сейчас мне доступно. - Ты был плохим мальчиком? - интонация становится вопросительной. Я все еще не могу различить говорящего. Незаметно наступившие сумерки скрадывают его фигуру, оставляя лишь силуэт. Широкоплечий, громадный, возвышающийся под потолок. - Да, - короткое слово дается непросто, я выталкиваю его из своей глотки вместе с застрявшим там горестным комком. Как давно я не разговаривал? Неделю? Месяц? Кивал булочнику в ответ на протянутый пакет. Имитировал улыбку в бакалейной лавке. Но слов в моей жизни не было вот уже... Со времен похорон, когда влажная, осклизлая земля поглотила всю мою семью. Все эти хвалебные речи, превознесение хороших качеств покойных засели в моей голове. Почему мать и отец выглядели такими красивыми в этих дубовых ящиках? Лица разгладились, они как будто помолодели на десяток лет. Но лучше всех смотрелась маленькая Рейчел. Светловолосый голубоглазый ангелочек, временами превращавшаяся в сущего чертенка. Ей только исполнилось пять! Лежала посреди белого кружева и будто спала. Какой же крошечный был у нее гробик! Я хотел спросить: «Сестренка, тебе не тесно?» Но онемел. Дядя Генри похлопал меня по плечу: «Держись, Майк. Ты ничего не мог сделать». Незнакомец приближается, от него веет морозом и запахом дикого зверя. - Кто ты? И как сюда попал? - это нужные вопросы, я радуюсь, что такие вещи начали наконец-то меня волновать. Как он зашел в закрытый дом? - От тебя смердит страхом, - лицо, заросшее бородой, нависает надо мной, оказывается совсем близко. Насмешливые голубые глаза. Их цвет такой же, как у Рейчел и мамы. На голове незнакомца шапка, отороченная мехом, длиннополая объемная шуба делает фигуру еще более громадной, кожаные сапоги поскрипывают в такт шагам. Ноздри чужака раздуваются, он ведет носом, обнюхивая меня подобно собаке. Чувствую горячее чужое дыхание на щеке. - Ты звал меня, а теперь боишься? - незнакомец обхватывает крепкими пальцами мой подбородок, длинные ногти, больше похожие на когти, царапают кожу. Невозможно вырваться. Влажный мясистый язык проникает в мой рот, исследует его, пробует на вкус. Я вцепляюсь в отворот его шубы, пытаюсь оттолкнуть, отстранить от себя. Мех под пальцами жесткий и чуть влажный от растаявших снежинок.
***
Поляна залита лунным светом. Я в тапочках и пижаме посреди ночного зимнего леса. Незнакомец просто завернул меня в полу своей шубы и принес сюда. Но как-то слишком быстро мы оказались в такой глуши! Нет даже намека на огни людских поселений. Идти некуда. - Охо-хо, побудь здесь, я скоро вернусь! Холод обнимает меня крепче, чем руки бородатого великана минуту назад. Приплясываю, стоя у раскидистой ели, не решаясь ступить и шагу в сторону, боясь провалиться в сугроб по пояс. Снег забивается в тапки, ноги немеют, теряют чувствительность. - Ты знаешь, откуда пошла традиция украшать елки? - подпрыгиваю от низкого голоса за спиной, а потом делаю шаг навстречу мужчине, тянусь к теплу, окунаюсь в приветственно распахнутую шубу. Мой рост не так уж и мал, но по сравнению с этим великаном я выгляжу ребенком. Он обхватывает меня, приподнимает над снегом, прижимает к пышущему жаром телу. Под шубой у него только синие штаны. Грудь покрыта жестким волосом, похожим на волчью шерсть. Мотаю головой в ответ на вопрос, наслаждаясь таким желанным теплом. Я благодарен ему за то, что он вернулся, уже почти забывая о том, что именно он меня сюда и притащил. - Люди пытались задобрить подобных мне, приносили жертвы. Вырванные сердца, развешенные кишки - именно они прообразы нынешних шаров и гирлянд. Его пальцы пробираются под пижамную рубашку и ласкают мой живот. Я втягиваю его в себя, боюсь вдохнуть, уже представляя, как его длинные ногти вскрывают мое нутро, вытягивают кишки наружу и наматывают, наматывают на запястье, чтобы потом развесить на разлапистой красавице-елке. Незнакомец смеется, запрокидывая голову. - Не ты, малыш, не ты. Жертва уже принесена, - он скидывает шубу на снег, ссаживает меня на нее. Кутаюсь в мех, помимо воли слежу за действиями полуголого незнакомца. Бородач тянет что-то из-за елки, специально поближе ко мне, чтобы я мог увидеть все подробности в бледном свете луны. Кожаные сапоги с пряжками, красные штаны, короткий полушубок, всклокоченная борода. Лежащий на снегу очень похож на моего похитителя, только одежда другая. - Это мой брат! В этом году победил я, Трескунец! - хвалится великан, пинает ногой безжизненное тело, возится с застежками шубы. Грудь трупа покрыта густой белесой шерстью, как будто прихваченная инеем трава. Трескунец скалит зубы в чудовищной ухмылке, клыки выпирают, удлиняются на манер звериных. Когтями он рвет живот своего брата, погружает руки по локоть в еще дымящееся нутро. Крови не видно на красном полушубке, но уже скоро снег под телом проминается, темнеет, тает. Под лунным светом у извлекаемых внутренностей темно-сизый цвет. Великан вырывает что-то трепыхающееся, черное, впивается зубами, урчит, пожирая плоть. - Печень врага, будешь? - он шагает ко мне, протягивает кусок, воняющий сырым мясом. Меня мутит, я содрогаюсь в спазмах, выблевывая на снег свой ужин, радуясь его скудности. Трескунец ухмыляется, откусывает еще кусок печени, бросает остатки под ёлку. Он танцует, развешивая части тела брата на дереве. Высоко вскидывает колени, утрамбовывая обагренный кровью снег своими сапожищами. - Маленькой елочке холодно зимой, - напевает громко, в голос. Заставляет меня повторять, продолжать затянутый куплет. - Из лесу елочку взяли мы домой. - Сколько на елочке шариков цветных, розовых пряников, шишек золотых, - я пою, потому что иначе это чудовище расчленит и сожрет меня. В моих ушах еще стоит треск разрываемых сухожилий трупа, когда великан выкручивал руку убитого брата, открывая конечность от тела. Трескунец садится рядом со мной, зачерпывает снег, оттирает руки и рот от крови. - Они пришли. Быстро сегодня, - шепчет он радостно, хлопает себя по бедрам, растирает снег по волосатой груди. На елке я вижу какое-то шевеление, будто стая птиц или белок облепила дерево. Маленькие человечки со смешными острыми колпаками на головах качаются на кровавых украшениях. Несколько крошечных фигурок отделяется от елки и плывет к нам. Только вблизи я могу различить стрекочущие за их спиной радужные крылышки. У сказочных созданий белая кожа, изящная одежда, длинные локоны заплетены во множество мелких косичек. Большие миндалевидные сияющие глаза смотрят на меня с озорством. Они бы были прекрасны, если бы не ощеренные в многозубой улыбке рты, испачканные кровью. Эльфик приближается к моему лицу, мажет по щеке разноцветным крылышком. - Нравится. Угодил! - в тихом голоске слышится перезвон серебряных колокольчиков. Трескунец тянет ко мне руки, быстро разворачивает полы шубы, одним движением срывает мою пижаму, придавливает ручищами к земле. Но я все равно дергаюсь, когда маленькие ножки утыкаются в мой живот. Эльфики спешат к нам, слетаются как мухи на разлитое варенье. Они облепляют мое тело как до этого дерево. Танцуют, прыгают, елозят по мне. Гладят миниатюрными ручками, облизывают острыми змеиными язычками, начинают покусывать. Я чувствую маленькие зубки на мошонке. Кожа там сразу же сжимается, подтягивает яички к