охожим на волчью шерсть. Мотаю головой в ответ на вопрос, наслаждаясь таким желанным теплом. Я благодарен ему за то, что он вернулся, уже почти забывая о том, что именно он меня сюда и притащил. - Люди пытались задобрить подобных мне, приносили жертвы. Вырванные сердца, развешенные кишки - именно они прообразы нынешних шаров и гирлянд. Его пальцы пробираются под пижамную рубашку и ласкают мой живот. Я втягиваю его в себя, боюсь вдохнуть, уже представляя, как его длинные ногти вскрывают мое нутро, вытягивают кишки наружу и наматывают, наматывают на запястье, чтобы потом развесить на разлапистой красавице-елке. Незнакомец смеется, запрокидывая голову. - Не ты, малыш, не ты. Жертва уже принесена, - он скидывает шубу на снег, ссаживает меня на нее. Кутаюсь в мех, помимо воли слежу за действиями полуголого незнакомца. Бородач тянет что-то из-за елки, специально поближе ко мне, чтобы я мог увидеть все подробности в бледном свете луны. Кожаные сапоги с пряжками, красные штаны, короткий полушубок, всклокоченная борода. Лежащий на снегу очень похож на моего похитителя, только одежда другая. - Это мой брат! В этом году победил я, Трескунец! - хвалится великан, пинает ногой безжизненное тело, возится с застежками шубы. Грудь трупа покрыта густой белесой шерстью, как будто прихваченная инеем трава. Трескунец скалит зубы в чудовищной ухмылке, клыки выпирают, удлиняются на манер звериных. Когтями он рвет живот своего брата, погружает руки по локоть в еще дымящееся нутро. Крови не видно на красном полушубке, но уже скоро снег под телом проминается, темнеет, тает. Под лунным светом у извлекаемых внутренностей темно-сизый цвет. Великан вырывает что-то трепыхающееся, черное, впивается зубами, урчит, пожирая плоть. - Печень врага, будешь? - он шагает ко мне, протягивает кусок, воняющий сырым мясом. Меня мутит, я содрогаюсь в спазмах, выблевывая на снег свой ужин, радуясь его скудности. Трескунец ухмыляется, откусывает еще кусок печени, бросает остатки под ёлку. Он танцует, развешивая части тела брата на дереве. Высоко вскидывает колени, утрамбовывая обагренный кровью снег своими сапожищами. - Маленькой елочке холодно зимой, - напевает громко, в голос. Заставляет меня повторять, продолжать затянутый куплет. - Из лесу елочку взяли мы домой. - Сколько на елочке шариков цветных, розовых пряников, шишек золотых, - я пою, потому что иначе это чудовище расчленит и сожрет меня. В моих ушах еще стоит треск разрываемых сухожилий трупа, когда великан выкручивал руку убитого брата, открывая конечность от тела. Трескунец садится рядом со мной, зачерпывает снег, оттирает руки и рот от крови. - Они пришли. Быстро сегодня, - шепчет он радостно, хлопает себя по бедрам, растирает снег по волосатой груди. На елке я вижу какое-то шевеление, будто стая птиц или белок облепила дерево. Маленькие человечки со смешными острыми колпаками на головах качаются на кровавых украшениях. Несколько крошечных фигурок отделяется от елки и плывет к нам. Только вблизи я могу различить стрекочущие за их спиной радужные крылышки. У сказочных созданий белая кожа, изящная одежда, длинные локоны заплетены во множество мелких косичек. Большие миндалевидные сияющие глаза смотрят на меня с озорством. Они бы были прекрасны, если бы не ощеренные в многозубой улыбке рты, испачканные кровью. Эльфик приближается к моему лицу, мажет по щеке разноцветным крылышком. - Нравится. Угодил! - в тихом голоске слышится перезвон серебряных колокольчиков. Трескунец тянет ко мне руки, быстро разворачивает полы шубы, одним движением срывает мою пижаму, придавливает ручищами к земле. Но я все равно дергаюсь, когда маленькие ножки утыкаются в мой живот. Эльфики спешат к нам, слетаются как мухи на разлитое варенье. Они облепляют мое тело как до этого дерево. Танцуют, прыгают, елозят по мне. Гладят миниатюрными ручками, облизывают острыми змеиными язычками, начинают покусывать. Я чувствую маленькие зубки на мошонке. Кожа там сразу же сжимается, подтягивает яички к паху, пытаясь их спрятать в глубине. Острые укусы продолжаются, от них неожиданно обдает жаром низ живота. Горячая волна собирается в комок, начинает распирать изнутри. Я опускаю глаза вниз и с ужасом обнаруживаю свой восставший член и маленького эльфика, в экстазе трущегося всем тощим голым тельцем о мой детородный орган. Радужные крылышки трепещут, цветочная пыльца осыпается цветной дымкой, покрывая всю мою кожу блестками. Второй эльфик подлетает к красной, налитой кровью головке, впивается в нее своей акульей пастью. Вскрикиваю больше от страха, чем боли. Все тело немеет, то ли от мороза, то ли в слюне у этих мелких пакостников содержится какой-то анестетик. Вскоре эльфики, наигравшись с моим телом, улетают, оставив на мне свою пыльцу и небольшие белесые потеки. Трескунец тоже голый, но на нем нет цветных разводов, крошечные монстры развлекались только со мной. Великан стоит на коленях, наглаживает мой живот, собирает пыльцу, с удовольствием отправляя ее себе в рот. Мой член продолжает стоять упругим столбиком, рука мужчины проходится и по нему, собирая такую желанную эльфийскую пыль. Трескунец, решив не довольствоваться только пальцами, начинает меня вылизывать. Широкий как лопата язык скользит по моей коже. Онемение понемногу проходит, и я чувствую все возрастающее возбуждение и приятную дрожь. Меня обкончали эльфики и ласкает голый мужик, а я изгибаюсь от удовольствия и кусаю губы, чтобы не стонать? Великан широко улыбается, показывая длинные клыки. Его рот измазан радужной пыльцой, как до этого кровью. Он подхватывает меня, переворачивает, утыкает лицом в мех шубы. - Ох, стоит-то от них как! Не могу больше!