— Это что за столбы такие? — поинтересовался егоза-Савосин, тыча куда-то вбок, и Сергей различил в стороне еще один обелиск, еще недавно скрытый пеленой: туман рассеивался.
— Это памятники, — устало пробормотал лейтенант, присаживаясь к крошечному костерку, который успели уже развести бойцы непонятно из чего, и протягивая к живительному светлячку озябшие ладони. — Тут наши полегли…
— В гражданскую?
— В отечественную.
— Какую еще отечественную? Отечественная сейчас идет.
— Одна тысяча восемьсот двенадцатого года.
— Это при царе, значит, — присвистнул Савосин. — Давно-о-о…
— Почти сто тридцать лет назад.
— А что же… — начал было словоохотливый боец, но командир уже поднялся на ноги.
— Хватит отдыхать, — бросил он. — Пора окапываться…
«Нет, хреновый из меня все-таки командир, — думал он, указывая бойцам места основной и запасных позиций, блиндажа, индивидуальных ячеек на случай обстрела или бомбежки и всего прочего, положенного по уставу. — Язык надо за зубами держать, тютя».
А всё из-за того, что, лежа в окопе, бок о бок с Савосиным под ураганным огнем немцев, рассказал тому о своем беспризорном прошлом, о детстве, проведенном в подмосковной детской коммуне… Ну надо же было чем-то заглушить вполне естественный для человека ужас перед бездушным металлом, собирающим вокруг свою смертную жатву. Как-то не думалось о субординации, когда кругом рвались снаряды и в любой момент оба могли разлететься кровавыми ошметками. И выяснилось, что Савосин — тоже сирота, детдомовский. И вот теперь проникся к командиру едва ли не братскими чувствами, а это для командира — не лучший вариант…
Дождь прекратился, и чуть-чуть развиднелось. Памятники вырисовывались теперь четко, за ними синела гребенка облетевшего леса… И сотни бойцов вокруг, без устали вгрызающиеся в землю, готовя для фрицев еще одну преграду на пути к Москве.
— Товарищ лейтенант!
— Что там, Нечипорук? — оторвался Сергей от карты.
Старшина был самым опытным из всех оставшихся: прошел Финскую, гордо носил на гимнастерке медаль (пусть и «XX лет РККА», но тоже единственную на весь взвод), да по возрасту был старше всех — разменял четвертый десяток лет. Так что если он отрывал командира от дела, то повод был серьезен.
— Смотрите, — старшина заляпанной грязью лопаткой вывалил на свежий бруствер нечто округлое. — Кажись, черепушка…
Лейтенант присел на корточки и осторожно перевернул веточкой облепленный грязью предмет — армейская служба приучила его осторожно обращаться с незнакомыми предметами. Пласт понизанной корнями сырой земли легко отвалился от гладкой кости, и на вздрогнувшего от неожиданности Сергея глянул пустыми глазницами человеческий череп. Поневоле вздрогнешь, когда в глаза тебе заглядывает сама Смерть.
— Тут еще есть, — деловито сообщил старшина.
— И у меня тоже, — откликнулся Савосин, копавший вместе с младшим сержантом Конакбаевым.
— И у меня…
— На погост мы, похоже наткнулись, товарищ лейтенант, — покачал головой Нечипорук. — Нельзя здесь рыть. Не по-людски это…
— Это не погост, — покачал головой Сергей. — Это братская могила. Вряд ли наши — наши там лежат, — кивнул он в сторону памятников. — Скорее всего, французы… Только что это меняет?
Он решительно поднялся на ноги.
— Кости на место и закопать. Меняем диспозицию.
Но сменить диспозицию не удалось: наперерез навьюченным так и не собранными минометами и прочим снаряжением бойцам кинулся незнакомый офицер.
— Стоять! Куда! Кто приказал?
— Я приказал, товарищ капитан, — разглядел под распахнутым воротником ватника четыре полевых защитного цвета «кубаря» Сергей.
— Чего? Стоять! — Капитан с перекошенным лицом, схватился за кобуру. — Расстреляю на месте, дезертиры!
— Контуженый, что ли?.. — прошелестело на грани слышимости среди сбившихся в кучку бойцов. — Такой может…
— Нельзя там копать, — попытался объяснить лейтенант, но «контуженый» уже совал ему под нос свой «ТТ». — Могила там…
— В расход! — хрипел, не слушая его, капитан. — По закону военного времени!..
— Товарищ лейтенант! — лихо козырнул Нечипорук, поняв, что сейчас может случиться непоправимое. — Разрешите обратиться к товарищу капитану!
«Вот что значит опыт, — с завистью слушал Сергей четкий, немногословный рапорт подчиненного. — А я… что я? Тютя и есть… гражданский…»