Старая мумия свободно перемещалась по территориям разных племен, кланов и семей, иногда выполняя роль почтальона, и, возможно, истинной причиной того, что Сьенфуэгосу сохранили жизнь, была необходимость в ее услугах, когда у нее уже отказывали ноги.
А тот, в свою очередь, не переставал задаваться вопросом, что такого ценного может быть в этой вонючей старухе, вечно капризной и деспотичной, хотя она уже много раз удивляла его в самых тяжелых обстоятельствах.
Большую часть дня он проводил в поисках листьев харепы или чего-нибудь более существенного, чтобы набить рот, а с наступлением вечера сворачивался калачиком, как бродячий пес, под пологом ветвей вековой сейбы и замирал там, глядя как вода напитывает почву, превращая ее в вязкую слякоть, скользящую вниз по склону мутными водопадами.
Прошло, вероятно, месяца два, крошечные ручейки превратились в грязевые потоки, врывающиеся в чащу, но не как огибающие препятствия речушки, а сплошным потоком, который с корнем выдирал наиболее хлипкие кусты и тащил их, перемалывая, за собой в долину.
Метрах в трехстах от сейбы два таких потока слились в реку, настоящую реки грязи, текущую раза в три или четыре медленней, чем чистая вода, но с силой в сотню раз большей, поскольку она перемалывала всё на своем пути.
День за днем она набирала силу и расширялась, и каждый раз, приближаясь к ней, канарец удивлялся ее виду — как время от времени на поверхности появляются гигантские пузыри, будто под водой обитает какой-то огромный зверь.
Туземцев, похоже, пугал расширяющийся поток, и когда первый свет дня позволил ему проникнуть сквозь густой лес, Сьенфуэгос обнаружил, что три или четыре воина в страхе покинули свои гамаки и словно призраки растворились в чаще.
— Если дожди не прекратятся, Тамекан нас поглотит, — сказала однажды утром вконец отощавшая старуха, очнувшись от долгого сна. — Акаригуа слышит его грозный рев, ведь чем больше он ест, тем сильнее его голод.
— Кто такой Тамекан?
— Демон, властвующий над землей и водой, он их общий сын. Он живет в грязи.
— Грязь — это всего лишь грязь.
— Поначалу — да, — ответила старуха, продолжая жевать бесконечную жвачку; струйка зеленой слюны стекала из угла ее рта, капая на дряблую грудь, похожую на козье вымя. — Но что такое грязь? Это вода и земля, слившиеся в долгом объятии. Но если их объятия длятся слишком долго, если они никак не могут расстаться, вот тогда и рождается Тамекан. Он растет и растет, пока не становится хозяином гор... — она обреченно встряхнула головой. — Он упадет нам на головы и поглотит нас... — последние слова прозвучали невнятно из-за стекающей с губ слюны. — А те, кого пожрал Тамекан, отправляются прямиком в ад.
— Откуда ты это знаешь?
— Он никогда не возвращает тела умерших, а если нет тела, которое можно сжечь на костре, чтобы душа вместе с дымом могла подняться к небу — то как души смогут добраться до рая?
— Понятно... — кивнул канарец. — Так вот что тебе нужно, чтобы попасть в твой рай? Ты хочешь, чтобы тебя сожгли? — и прежде чем она успела кивнуть в ответ, насмешливо добавил: — Учитывая, как мало от тебя осталось, дыма от твоей плоти едва ли хватит, чтобы достичь даже вершины этого дерева.
— Все, что выше деревьев — уже небо, — возразила старуха. — И последней твоей миссией будет сжечь Акаригуа на костре из сырого дерева и веток аколе. Они дают много густого дыма, он скроет меня, и я смогу войти в рай, никем не замеченная.
— А ты уверена, что не можешь попасть в рай другим способом?
Она взмахнула руками, выставляя напоказ свои острые когти.
— Акаригуа убила слишком многих, — призналась она. — Даже детей, хотя она знает, что тот, кто убьет ребенка, навсегда погубит свою душу.
— Детей? — удивился Сьенфуэгос.
— Детей-уродов, — спокойно ответила она. — Их матери не решались сами убить детей, и это должна была делать Акаригуа, вонзая ногти им в шею... — она сделала выразительный жест, словно впиваясь когтями. — Жизнь в лесу и без того трудна, но для хромого, калеки или дурачка превращается в настоящий ад. Так что уж лучше кураре, чем неизбежные мучения, — она наклонилась и окунула руку в грязь почти до самого локтя. — Тамекан жив и вскоре нападет... Пора умирать.
В каком-то смысле она была права — с ней можно было поспорить о том, пора ли умирать, но демон из легенд явно существовал и полностью завладел горной сельвой. Даже дождь теперь приобрел коричневатый цвет, а свинцовое небо — шоколадный оттенок, даже папоротники выглядели бурыми.
И тогда Сьенфуэгос понял, что главную опасность представляют вовсе не грязевые потоки и даже не бурлящие ручьи, ринувшиеся вниз по склонам, а именно этот непрестанный ливень, что размягчает землю и подмывает горы, так что в любую минуту гигантский оползень может обрушить целый горный склон.