Он возбужден. Я чувствую его пенис. Он большой, эрегированный и прижимается к моему заду.
Осознание возбуждает и меня тоже… так быстро, что все аж ноет. Я вся раскраснелась и прерывисто дышу. Замерла абсолютно неподвижно.
Я понятия не имею, что делать, но я не хочу прекращать эти ощущения.
Должно быть, он спит. Иначе он бы ни за что не позволил себе такое. Мужчины постоянно испытывают стояки во сне. Это не означает ничего личного. Я, может, и неопытная, но не совсем невежда.
Одна его рука крепче сжимает меня. Его дыхание срывается. Бедра пару раз толкаются навстречу мне.
Я сейчас буквально растаю.
— Рэйчел, — бормочет он во сне. — Малышка.
Я хнычу. Ничего не могу с этим поделать. Ибо что бы ни возбудило его изначально, теперь он, похоже, видит сны обо мне.
Мое возбуждение превращается в ноющую пульсацию между бедер, и я абсолютно ничего не могу с этим поделать.
Прежде чем я успеваю выбрать курс действий, его тело внезапно дергается. Он резко вдыхает и напрягается.
Он проснулся. Я это точно знаю. Я смущаюсь, ужасаюсь и до сих пор возбуждена, так что неподвижно лежу с закрытыми глазами.
Кэл со сдавленным стоном выбирается из постели, топает к двери, впуская в хижину холодный сквозняк, и выходит наружу. В такой холод он никогда не позволяет мне пользоваться уличным туалетом, но сам иногда выходит.
Его нет несколько минут. Вернувшись, он подходит к кровати и подхватывает меня на руки.
— Ч-что? — мне не приходится изображать смятение и удивление.
Он несет меня к моей постели и укладывает туда.
— Извини, малышка. Сегодня тебе придется поспать в своей кровати.
***
Я не позволяю странности или ворчливости Кэла лишить меня лучших моментов в моей жизни. Так что следующей ночью, как только он встает ворошить угли, я выбираюсь из постели и ложусь в его кровать, как обычно.
Он качает головой, возвращаясь.
— Тебе необязательно делать это каждую ночь, знаешь ли, — несмотря на свое ворчание, он не колеблется и укладывает меня перед собой.
— Мне нравится. Не все же тут антисоциальные засранцы, которые делаются ворчливыми от близости с кем-либо, — когда он закидывает на меня руку, я хватаю ее и притягиваю его предплечье к моей груди. — Мне нравится такая близость.
Он не отвечает, но ничего страшного.
— Как думаешь, долго продлятся эти морозы? — спрашиваю я через минуту, просто чтобы поддержать разговор.
Он невнятно буркает, и этот звук, наверное, означает, что он не знает.
Я не настаиваю на беседе, поскольку сегодня он явно не в болтливом настроении. Ничего страшного. Он держит меня, обнимает, позволяет мне льнуть к нему. Это намного больше, чем было у меня даже две недели назад.
Я закрываю глаза и наслаждаюсь ощущением его расслабляющегося тела позади меня — его рука на мне тяжелеет, дыхание замедляется. Сегодня он засыпает первым, чего обычно не случается.
Это по какой-то непонятной причине делает меня счастливой.
Пока он спит позади меня, я осознаю самый ошеломляющий поток чувств. Привязанность. Знакомость. Доверие. Ласка. Нежность. Я честно думала, что моя способность переживать за других людей перманентно повреждена, но я ошибалась. Потому что прямо сейчас я чувствую все это к Кэлу.
Он может быть грубым, стоическим, ворчливым, невозможным, неспособным на базовые человеческие связи, но он всегда делал все возможное, чтобы позаботиться обо мне. Даже отталкивание меня, когда он возбуждается — это наверняка попытка позаботиться обо мне. Он не знает, что я хочу от него таких чувств. Он не знает, что я тоже это чувствую.
Но я не знаю, что с этим делать. Подкатывать к отцу своего покойного бойфренда — это не типичная ситуация для двадцатилетней девушки. Не существует инструкций, как с этим справиться.
Я так и не разобралась, что делать, когда наконец-то погружаюсь в сон.
***
Я просыпаюсь, охваченная возбуждением. Это каким-то образом произошло во сне.
Мои щеки и шея горят. Сердце бешено стучит, дыхание вырывается частыми вздохами. Нужда болезненно пульсирует между ног. И я трусь о теплое, жесткое мужское тело.
Он тоже спал. Может, до сих пор спит. Он постанывает, потираясь эрекцией о низ моего живота, и его огромные ладони накрывают мою задницу.
Видимо, я во сне развернулась к нему лицом. Мои соски будто тянет к Кэлу. Я никогда не думала, что они могут ощущаться вот так. Я скулю и трусь своей грудью об него, двигая бедрами навстречу его небольшим толчкам.
Его тело застывает, и он издает гортанный звук. Раньше он спал (я наконец-то осознаю этот факт), но теперь определенно проснулся.
— Какого…
Я зашла слишком далеко, чтобы остановиться. Я извиваюсь, льну к нему, снова хнычу от бесконечной ноющей боли чистого желания, которое испытываю.
Он прерывисто вдыхает и отпускает мою попу.
— Бл*дь, детка, ты должна перестать.
Эти слова пробиваются сквозь туман похоти в моем мозгу, заставляя меня замереть. Издав беспомощный всхлип, я отлепляюсь от него и плюхаюсь на спину.
Чуть не плача от агонии неудовлетворенности, я провожу руками от бедер до грудей и обратно, пытаясь унять эту пытку.
Кэл поднимается в сидячее положение, оставаясь спиной к изголовью.
— Черт, я очень сожалею, детка. Я не хотел этого делать, — он делает несколько прерывистых вдохов и грубо трет лицо. — Я спал.
— Я знаю. Я тоже. Но разве мы не можем… — любой стыд или смущение, которое я могла бы испытывать, поглощен волной такой тоски, что я капитулирую перед ее натиском. — Ты не думаешь, что мы могли бы… могли бы… сделать что-нибудь?
Я беспомощно ерзаю и снова глажу груди под флисовой пижамой. Такое чувство, будто похоть буквально дерет меня когтями изнутри.
Несколько секунд он почти жадно смотрит на меня, затем резко отворачивается.
— Бл*дь, нет. Мы не можем.
— Почему нет?
— Я не могу тебя трахать. Это абсолютно неправильно.
— Почему это неправильно? — теперь, когда это озвучено, мне почти легче. Я не стыжусь того, что чувствую к нему, так что нет причин не сознаваться в этом.
— Потому что ты хочешь этого лишь потому, что нет никого другого.
— Что? — я ахаю, совершенно ошеломленная его натянутыми словами.
— Это несправедливо по отношению к тебе. Что ты застряла со мной. Что в твоей жизни нет другого мужчины, кроме разбитого бывшего зэка, который достаточно стар, чтобы быть твоим отцом. Это несправедливо по отношению к тебе, и я не стану пользоваться ситуацией.
Он говорит искренне. Я слышу это по его голосу. Он серьезен, и это вызывает у меня желание расплакаться.
— Но у меня сейчас такое чувство, будто я умираю.
— Я знаю, детка. Мне очень жаль. Это естественно. У людей есть потребности. И у тебя никогда не было возможности испытать это с мальчиком твоего возраста. Который тебе очень нравится.
— Но я не хочу мальчика, который мне нравится.
— Конечно, хочешь. Когда снова станет тепло, я постараюсь почаще выводить тебя. Попробуем найти хороших людей, оставшихся поблизости. Может, найдешь себе хорошего парнишку, — он делает странную, рычащую гримасу, будто ему ненавистно говорить такие слова. Будто он ненавидит саму мысль об этом. Он не оборачивается ко мне.
И внезапно я понимаю. Что он говорит. Что он не говорит. И почему он всегда отстранялся, когда я подходила слишком близко.
Он хочет меня. Хочет. Не меньше, чем я его.
Но он считает, что хотеть меня в таком отношении — неправильно.
Так что мой голос звучит более ясно и собранно, когда тихо говорю:
— Кэл, я не хочу хорошего мальчика. Я не чувствую такого к хорошим мальчикам.
Он бросает взгляд на мое лицо. Его плечи заметно напрягаются.
Так что я говорю ему остальное.
— Я чувствую такое только к тебе.
Эти слова странно влияют на него. Он уставился на меня. Его дыхание сбивается.
Так что я повторяю.
— Ты единственный, кто когда-либо вызывал у меня такую реакцию.
— Ты серьезно?
Я сажусь в ту же позу, что и он.
— Да, я серьезно. Я не хочу какого-то парнишку. Я хочу только тебя, — мои щеки так горят, что как будто обжигают мое лицо, и я не могу сделать полный вдох. — Если ты меня не хочешь, я понимаю.
— Конечно, я хочу тебя. Кто тебя не захочет? Желать тебя — это неотъемлемая часть моей жизни.