— Я знаю, малышка. Не твоя вина, что я возбуждаюсь от малейшего взгляда на тебя.
Он говорит почти нежно, и от этого мое сердце пропускает удар. Мои руки слегка дрожат, пока я напоследок подравниваю его бородку.
Но теперь я знаю, что он возбужден, и это заводит меня саму. Моя киска сжимается, пульсирует от предвкушения, пока я отхожу и кладу ножницы. Я избегаю его взгляда, поскольку меня почти смущает реакция моего тела.
— Рэйчел.
Мой взгляд взлетает и встречается с его. Выражение его лица такое жаркое. Голодное.
— Иди сюда, малышка.
Я делаю шаг вперед, едва дыша.
— Ты тоже возбуждена? — сипло спрашивает он. Когда я оказываюсь достаточно близко, он проводит ладонью по моей голой ноге, накрывая одну из ягодиц.
— Да, — я переступаю с ноги на ногу. — Но ничего страшного. Если ты не уверен, я не хочу… навязывать.
— Ты никогда ничего не навязывала. Все, что я делал с тобой — я хотел этого.
— Правда?
— Да, — он качает головой и привлекает меня еще ближе, чтобы я встала между его разведенными бедрами. — Никогда не думал, что мужчина способен так сильно хотеть, бл*дь… пока не начал хотеть тебя.
Я издаю глупый мяукающий звук и цепляюсь за его плечи, поскольку мои колени определенно подкашиваются.
Он обеими ладонями гладит мое тело под платьем, от бедер вверх до грудей. Какое-то время играет с сосками, затем опускается ниже, чтобы поласкать задницу.
— Тебе нравится? — бормочет он хрипло и мягко.
— Да, — я прикусываю нижнюю губу и слегка покачиваюсь, пока он трогает пальцами мою киску.
— Тебе нравится, когда я так к тебе прикасаюсь?
— Да. Очень нравится.
— Кажется, тебе нужно кончить. Ты уже горячая и влажная.
— Да, — я цепляюсь за его плечи, и перед глазами все размывается, когда он вводит в меня два пальца. — Да, мне нужно. Кончить. Очень сильно.
Когда он начинает трахать меня пальцами, я кончаю меньше чем за минуту, держась за его шею и громко крича, пока удовольствие стискивает меня спазмами. Он не останавливается. Он продолжает, пока я не кончаю еще два раза. Затем я принимаюсь возиться с его штанами, пока не обхватываю пальцами его член и не довожу его до оргазма.
Он кончает с громким ревом. Звук эхом отражается от каменистых склонов вокруг нас.
После я продолжаю цепляться за него, желая ощутить его руки на себе. Но минуту спустя что-то в языке его тела меняется. Я чувствую это и опускаю руки еще до того, как он поднимается на ноги.
Он не смотрит мне в глаза.
— Кэл, это не было неправильным, — а что мне еще сказать, черт возьми?
Он снимает штаны и идет под водопад, до сих пор одетый в боксеры. Намыливается быстрыми движениями.
— Что бы сказал Дерек, если бы увидел нас сейчас?
Я сглатываю, поскольку этот вопрос причиняет мне настоящую боль.
— Дерек мертв.
— Но что бы он сказал? — он выдавливает эти слова.
— Он любил нас. Нас обоих. Он хотел бы, чтобы мы были счастливы. Так что я думаю, он бы, наверное…
— Не возражал, что его папа трахает его девочку? Прикасается к ней? Заставляет ее кончать? Позволяет ей трогать его член? Ты серьезно думаешь, что он бы не возражал?
Буквально минуту назад я была такой счастливой и удовлетворенной. Теперь все это без предупреждения рушится.
— Да даже задавать такой вопрос несправедливо, Кэл. Когда Дерек был жив, все было иначе. А теперь все изменилось. Я уже не та, и ты тоже.
— Я до сих пор его отец, — он втирает шампунь в волосы с такой силой, будто пытается выцарапать что-то из своего мозга. — Ты до сих пор его девочка.
— Я не его девочка! Он умер. Мы любили его, но он умер, и его нет уже три долгих года. Теперь я твоя девочка!
Он резко разворачивается ко мне, мокрый, почти голый и свирепо хмурящийся.
— Не говори так. Никогда так не говори.
— Почему нет? Это правда, — я снова боюсь, как и вчера. Но я в то же время необъяснимо зла. — Проблема реально в Дереке? Или в чем-то другом?
— Что ты имеешь в виду, бл*дь? — он смывает шампунь и хватает полотенце с камня, на котором его оставил.
— Я говорю об иррациональном чувстве вины, которое ты носишь в себе. Ты думаешь, что из-за твоих плохих поступков в прошлом ты не заслуживаешь счастья. Так что всякий раз, когда ты близок к счастью, ты отталкиваешь меня. Как будто это я виновата в том, что ты чувствуешь вину.
— Я не виню тебя ни в чем! Я никогда тебя не винил.
— Разве? Потому что ты совершенно точно заставляешь меня расплачиваться за это. Я понимаю, что у тебя есть проблемы, Кэл. У всех они есть. Но между нами зародилось нечто настоящее, а ты продолжаешь обходиться с этим как с помоями. Мне похер, что ты делал в прошлом. Сейчас ты такой, какой ты есть. И таким я тебя хочу. Весь мир полыхает в огне. Он рушит все, оставляя лишь тлеющие угольки, но мы с тобой не сгорели. Мы все еще здесь, и мы имеем право жить той жизнью, которой живем сейчас. Ты не обязан продолжать наказывать себя. Ты можешь быть счастливым.
Я даже не знаю, откуда все это берется. Может, результат всего, что назревало во мне за последний год. Но я знаю, что это правда. Я прекрасно знаю, что сейчас движет Кэлом, и что заставляет его снова и снова отталкивать меня.
И я ненавижу это. Я не могу выносить, что он продолжает это делать.
Но я все же допускаю ошибку. Мне не стоило этого говорить. Он закрывается как рухнувшая опускная решетка. Я вижу, как это происходит на его лице. Даже его глаза будто отрешаются.
— Дело не в этом, — холодно говорит он, быстро вытираясь, затем надевая футболку и штаны.
— А я думаю, что может быть в этом. Но извини, если я слишком надавила. Мы можем…
— Нам необязательно продолжать этот разговор.
И все. Это его финальное слово. Я слышу это в его тоне. Вижу в натянутой холодности его выражения.
Я зашла слишком далеко. Попробовала слишком многое. И теперь мне не останется ничего.
Конечно, я постараюсь не допустить этого, но я вижу, как это приближается — неизбежное, как грозовые облака, назревающие вдалеке.
Он снова разобьет мне сердце. Это уже свершившийся факт.
***
Оказывается, у меня даже нет шанса придумать что-то, сказать что-то, попытаться изменить ситуацию. Как только мы возвращаемся в хижину, Кэл ворчливо объявляет:
— У нас заканчивается корм для кур. Я поеду и посмотрю в том магазине тракторов. Под завалами должно найтись что-то еще.
Я смотрю на него, удивленная и на мгновение дезориентированная, потому что обычно мы заранее планируем такие поездки. Если использовать тропы и самые безопасные окольные дороги, то путь до того старого магазина занимает четыре часа.
— Что? Ладно. Только дай мне минутку, чтобы переодеться.
Он качает головой и издает гортанный звук.
— Что это значит? — мой голос делается слегка пронзительным, но я не уверена, что тут можно поделать. — Мы всегда ездим везде вместе.
— Да, но сегодня на то нет причин. Я вернусь до темноты. С тобой все будет хорошо.
— Я беспокоюсь не за себя. Я беспокоюсь за тебя. Путешествовать небезопасно, и у тебя нет причин делать это в о…
— Сегодня я поеду один. Мне надо побыть одному.
Это ранит. Очень сильно. Боль несколько секунд дрожью проносится по мне… не менее интенсивная, чем мои оргазмы ранее.
Ему нужно побыть одному. Без меня.
Он никогда раньше не просил уединения от меня.
— Извини, ребенок, — бормочет он, явно видя реакцию на моем лице. — Я скоро вернусь.
Он будет отсутствовать весь день. Я уже четыре года не разлучалась с ним так надолго, но это не ранило бы так сильно, если бы я не знала, что он отправляется в эту поездку, только чтобы убраться от меня.
Я ничего не говорю. Не могу ничего сказать.
— Я вернусь до темноты, — он отворачивается от меня, хватает винтовку и сумку, которую всегда берет с собой в дорогу. — Обещаю.
И все.
Он выходит за дверь.
***
Когда мой изначальный шок выветривается, я несколько часов злюсь на него. Просто раскаленной добела яростью. Он сбегает. От меня. От того, что он чувствует. От чувства вины, которое он как будто не может отбросить. И в процессе он причиняет боль мне.
Это неправильно. И меня такое не устраивает.
Я пытаюсь отвлечь себя, занявшись уборкой дома. Мне нечего делать, кроме наших ежедневных дел. Я расправляюсь с ними вскоре после обеда. Я даже не позволяю себе сидеть смирно. Не позволяю себе обдумывать все, что произошло между мной и Кэлом, воображать, что я смогла сказать или сделать иначе, чтобы привести к более благоприятному исходу. Я мою окна, скребу полы и занимаюсь стиркой после нашей поездки.