Все, кого я знала и кому доверяла, давно исчезли. Я одна и в большой опасности.
Мне удается добраться до старого дома мамы Дерека. Он все еще почти стоит, только передняя стена обрушилась. Я захожу через заднюю дверь и спешу в подвал. Тут пахнет все так же. Ощущается настолько безопасно, насколько это возможно.
Мне надо выбраться из города, обратно к мотоциклу, но мне слишком страшно прямо сейчас отправляться в обратную дорогу. То, что меня никто не видел — чистое везение. Безопаснее будет подождать до темноты и выскользнуть тогда, когда меньше шансов быть замеченной.
Так что я жду в подвале. Час за часом. У меня нет часов, и я не вижу солнце, так что никак не могу оценить ход времени. Но после долгого и очень унылого течения бесконечных минут за маленьким подвальным окошком наконец-то воцаряется темнота.
Тогда я выхожу.
Сначала я хорошо справляюсь. Я до сих пор довольно хорошо помню планировку города, хотя сейчас все выглядит совершенно иначе. Я вижу от силы на полметра перед собой, но так даже лучше. Я двигаюсь быстро и беззвучно, бросаюсь в сторону всякий раз, когда слышу впереди шаги, голоса или звуки двигателя.
Я добираюсь до окраины города, затем перехожу на бег. Теперь осталось около километра до заправки и мотоцикла.
Несмотря на свое явно наивное неведение, я справляюсь лучше, чем ожидала. Возможно, я бы реально унесла ноги невредимой, если бы не джип, заезжавший в город в самый неподходящий момент. Он выезжает из-за поворота, так что у меня есть считанные секунды. Я спрыгиваю с дороги сразу, как только вижу фары, но парни в джипе засекают меня первыми.
Двое из них идут за мной. Я делаю пару выстрелов из пистолета и, должно быть, умудряюсь попасть в одного из них, если судить по злому мату. Но другой ловит меня прежде, чем я успеваю прицелиться снова, хватает меня за длинную косу так резко, что я вскрикиваю. Пока я отвлеклась, он выхватывает пистолет из моей руки.
— Смотрите-ка, — говорит водитель таким голосом, от которого мое сердце ухает в пятки. — Маленькая сучка совсем одна в темноте.
Удерживающий меня тип гогочет — точно так же, как гоготали те парни, что напали на меня и Дерека.
Это до сих пор худший звук из всех, что я слышала.
Жизнь для меня закончилась. Я точно это знаю. Моя кровь несется по венам, гонимая остатками паники, а пальцы на руках и ногах похолодели. Но сейчас мной завладевает нечто еще. Темное, опустошенное облегчение. Все кончено. Скоро мне не придется делать это все… жить.
Может, так будет лучше. Может, я снова увижу Дерека.
В мире не осталось никого, кто переживал бы из-за моей смерти.
— Мы должны отвезти ее к Баку, — говорит тот тип, который до сих пор держит меня за косу. — Жаль, а то можно было бы повеселиться с ней.
Я понятия не имею, кто такой Бак, и мне нет никакого дела. Моя единственная мысль, единственное, что движет мной — это то, что я лучше убью себя, чем позволю им сделать это. Мой пистолет у типа, который схватил меня. Он свободно держит его в другой руке. Должно быть, он считает, что я слишком напугана, чтобы пытаться выхватить оружие, но тут он ошибается. Возможно, я успею выхватить пистолет и нажать на курок прежде, чем он сообразит, что я делаю.
Пуля станет гораздо более легкой смертью, чем то, что может уготовить мне Бак. Я, может, и непростительно наивная, но это я знаю точно.
Я готовлю себя к боли, которую испытаю от пули, но тут знакомый резкий звук заставляет меня подпрыгнуть. Тип позади меня отпускает мою косу и падает на асфальт.
Только тогда я осознаю, что он не отпустил меня. Ему снесли половину башки.
Еще не повернувшись, я уже знаю, что я увижу. Грузовик Кэла остановился за джипом. А сам Кэл вышел и прямо у меня на глазах стреляет в парня за рулем другого автомобиля.
Кэл выглядит жестким как камень. Грубым как гравий. И злым.
Поскольку тот тип выронил мой пистолет при падении, я хватаю его и стреляю в третьего мужчину, единственного, кто еще держится на ногах. Должно быть, я зацепила его прежде, и он уже поднял дробовик на Кэла, но я делаю выстрел получше, попадаю ему в плечо, и он падает, не успев выстрелить.
Кэл хмурится, подходя ближе, и стреляет ему в голову.
Это слишком. Все это. Горе, паника, отчаяние и жестокость. Я отворачиваюсь от Кэла, и меня болезненно тошнит на дорогу. Я сегодня не ела ничего, кроме вяленого мяса, так что почти ничего не выходит. В итоге я оказываюсь на четвереньках на тротуаре.
Пока меня тошнит, Кэл занят. Он проверяет джип, достает пару черных сумок на молнии. Он собирает оружие мертвых мужчин и бросает в кузов своего грузовика. Когда я выпрямляюсь, вытирая пот, слезы и сопли с лица, он разрезает все четыре шины на джипе.
Затем подходит, хватает меня за руку и поднимает на ноги. Мои колени подкашиваются. Я даже не могу стоять.
Это было бы позорно, если бы не все остальные обстоятельства. Куда более худшие обстоятельства.
Не говоря ни слова, Кэл поднимает меня и закидывает себе на плечо как мешок зерна. Он несет меня к своему пикапу. Я смутно осознаю, что мотоцикл, который я оставила на заправке, уже в кузове. Должно быть, он нашел его и последовал по этой дороге к городу.
Чистое везение (хорошее, плохое или нейтральное), что он появился до того, как эти парни увезли меня к какому-то Баку.
Я думала, все скоро закончится, но нет. Потому что Кэл приехал за мной.
Он открывает пассажирскую дверцу и бросает меня на сиденье, захлопнув за мной дверцу. Затем садится на водительское место и переключает передачу, бросая на меня сердитый взгляд искоса.
Именно этот сердитый взгляд снова провоцирует меня.
— Я не хочу жить с тобой, — у меня из носа снова течет, но я могу вытереться лишь своим предплечьем. — Я оставалась там только из-за Дерека.
— Думаешь, я этого не знаю, бл*дь?
— Я не хочу возвращаться.
— Ну, ты совершенно точно, бл*дь, не можешь остаться здесь, — он раздраженно мотает головой назад, туда, где раньше был мой родной город. — Кто твои люди?
Мои люди. Нет у меня никого. Уже нет.
— Моя мама мертва.
— Это я уже знаю, — я никогда не замечала за ним такой открытой злости. — Кто еще у тебя есть? Бабушки-дедушки? Дяди? Братья? Кузены? — он ведет машину, но продолжает поглядывать на меня, тяжело дыша.
— У меня нет никого.
— Друзья? Соседи?
— Их было мало, но теперь они все мертвы.
Он смотрит на темную дорогу перед нами, тускло освещенную фарами грузовика. В следующие пару минут тишину нарушает лишь мое периодическое шмыганье носом.
Наконец, я с трудом сглатываю.
— Просто высади меня где угодно. Я справлюсь.
— Ни за что, бл*дь.
Будь проклят этот мужчина. Я не думаю, что хоть один человек в мире способен разъярить меня настолько сильно и быстро, как он.
— Я не твоя ответственность. Я предпочту быть сама по себе.
— Неважно, что ты предпочтешь. Мир такой, какой он есть. И весь он сейчас такой же похеренный, как и этот город позади. Ты маленькая, и ты до сих пор слишком мягкая. Ты не в безопасности в одиночку.
Впервые за целую вечность я чувствую, что могу суметь заплакать. Мой голос срывается.
— Но…
Он награждает меня очередным свирепым взглядом.
— Слушай, ребенок. Я знаю, что я тебе не нравлюсь. Я знаю, что ты бы предпочла застрять с кем-то другим. Я знаю, что для тебя я всего лишь дерьмовый отец твоего мертвого бойфренда. Но два года назад мир скатился в ад, и прямо сейчас у тебя нет других вариантов. В одиночку уже не безопасно. Я единственный вариант, который у тебя остался.
Нет никаких аргументов, которые я могла бы ему озвучить. Я точно знаю, что он прав. И я могу сколько угодно это ненавидеть, но реальность от этого не изменится.
В этом мире не осталось никого живого, кто мог бы мне помочь. Защищать меня.
Никого, кроме Кэла.
Но он ошибается в одном. У меня есть один вариант. У меня все еще есть тот пистолет. Я могу им воспользоваться. Покончить со всем, совсем как я думала несколько минут назад.
Но материализовавшись, эта мысль тут же рассыпается в ничто.
Я не сделаю этого. Я не убью себя.
Это, может, и проще, но это не в моем духе.
Я начинаю плакать. Почти беззвучно слезы текут по моему лицу, а из носа начинает бежать еще сильнее. Мое тело трясется так сильно, что я крепко обхватываю себя руками в попытках сидеть смирно.
Кэл ничего не говорит. Даже не смотрит на меня. Но через минуту запускает руку в карман на дверце со своей стороны и достает пачку чего-то вроде старых салфеток, прилагавшихся к фастфуду.