Нет нужды записывать дословно речи защитников (в противоположность процессуальным ходатайствам и вопросам к свидетелям, где только дословная запись достигает цели). Запишите их содержание, т.е. сущность высказанных ораторами мыслей, и на досуге подумайте о том, что в них было лишнего, т.е. такого, о чем можно было умолчать без ущерба для защиты, и что было ценного, т.е. такого, чего сами присяжные не сумели бы сообразить. Первого окажется много, второго... Не стану предсказывать ваших выводов.
В значительном большинстве тех дел, в коих выступают начинающие, защитник не может помочь подсудимому ни на грош: но он почти всегда может повредить ему.
Шестнадцатилетний мальчик вырвал у прохожего на рынке кошелек, семидесятилетняя старушка стащила на чердаке старую юбку, крепкий мужик задержан в лавке со здоровенным ломом и превосходным американским коловоротом; он судится в первый раз (потому что раньше не попадался), мальчик и старуха – в четвертый или пятый раз. Они жалки, присяжные могут их пожалеть и оправдать всех троих; но они осудят или оправдают их независимо от стараний защитника, потому что им придется решать только два простых вопроса: доказано ли, что подсудимый совершил грабеж, или кражу, или покушение, и можно ли отпустить его. Это они разберут и без защитника.
С другой стороны, предположим, что молодой защитник не сумел задать ни одного удачного вопроса свидетелям, что суд не удовлетворил ни одного самостоятельного его ходатайства и что под влиянием смущения он не мог произнести защитительной речи; но он указал на формальное препятствие к оглашению неблагоприятного для подсудимого показания неявившегося свидетеля. Всякий скажет, что он не был лишним на суде. Не будь его, подсудимый, не зная закона и не понимая значения показания, мог бы согласиться на его прочтение. Но этого мало. Я утверждаю, и со мною согласится любой из наших шести товарищей председателя в уголовных отделениях, что во многих случаях только это и требовалось от защиты: улики были простые и не требовали разбора, преступление было определено правильно, а в речи ничего, кроме общих мест, и быть не могло. Защитник отнял у обвинителя некоторое количество обвинительного материала. Он немного помог подсудимому и ни в чем не повредил ему. Это уже защита.
Слушая любого из наших начинающих адвокатов, можно сразу сказать, есть ли в нем задатки истинного успеха или нет. Есть многие очень молодые люди, которые легко приобретают уверенность в себе, внушительный тон, решительность приемов; после двух-трех небольших дел они кажутся опытными ораторами – в своих собственных глазах. Вы заметите в их речах и логику, и житейски справедливые мысли, и верное толкование основных правил процесса, а иногда и разумное самоограничение. Прослушав такую речь в устах совсем молодого человека, случайный наблюдатель вынесет самое лучшее впечатление. Но если ему придется еще раз услыхать этого оратора «с такой старой головой на стол молодых плечах» – so young a body with so old a head, – он будет очень огорчен: оратор повторяет от слова до слова ту самую умную и убедительную речь, которой в первый раз так удивил своего случайного слушателя. Этот последний огорчится еще более, когда по следующему делу в той же зале, перед теми же присяжными выступит другой молодой защитник и со скромной уверенностью, со спокойной убедительностью скажет... опять ту же самую умную, интересную и красивую речь от слова до слова. Но суд переходит к третьему делу; перед присяжными является еще один молодой защитник: в нем нет спокойствия и уверенности, он волнуется и робеет, то не договаривает, то повторяется, и так торопится, что трудно следить за его словами; скоро голос его совсем падает, и заключение речи представляет уже бессвязные слова. Наш наблюдатель в отчаянии: этот еще хуже первых двух. Следует постановка вопросов, последнее слово подсудимого и заключительные объяснения председательствующего. Он, как требует закон, разъясняет присяжным «свойство рассматриваемого преступления и общие юридические основания к суждению о силе доказательств», потом, всегда и неизбежно, как председатель у Толстого, наставляет их, что если они придут к убеждению, что подсудимый виновен, то должны признать его виновным, и если найдут, что он заслуживает снисхождения, то должны признать его заслуживающим снисхождения. С этими словами он заканчивает свое напутствие и собирается передать старшине присяжных вопросный лист; но в эту минуту один из судей наклоняется к нему и что-то шепчет. Председательствующий кивает головой и вновь обращается к присяжным. «Защитник подсудимого, – говорит он, – затронул в своей речи еще один вопрос, на который я должен обратить ваше внимание. Если я правильно понял г. защитника, он выразил сомнение в корыстной цели подсудимого; насколько я мог усвоить его точку зрения, он думает, что тот сорвал шапку с потерпевшего не для того, чтобы присвоить ее себе, а просто из озорства. Подсудимый, как говорят свидетели, был пьян; дело было на базаре, в праздничный день; в то же утро он уже успел, как мы знаем, разбить стекло в одном магазине и опрокинуть лоток с яблоками у торговки; потерпевшего он ударил кулаком; мы знаем, что шапка пропала, но, куда девалась она, неизвестно; продал ее подсудимый, пропил, потерял или у него в свою очеред вырвал ее какой-нибудь такой же озорник, мы не знаем. Я считаю себя обязанным разъяснить вам, что если предположение, которое, по-видимому, имел в виду защитник, справедливо, то подсудимый не может быть обвинен в грабеже; тогда он виновен только в буйстве, нарушении тишины и спокойствия; это не преступление, а незначительный проступок, предусмотренный ст. 38 уст. о нак. Защитник не просил о дополнительном вопросе по признакам буйства; поэтому суд и не предлагает вам его; но если бы вы пришли к заключению, что здесь не было грабежа, а было именно простое озорство, вы не лишены права, вы даже обязаны потребовать, чтобы суд поставил такой дополнительный вопрос». Присяжные уходят в совещательную комнату, но вскоре возвращаются в залу и просят поставить дополнительный вопрос. Через десять минут суд провозглашает резолюцию: подсудимый присужден к аресту при полиции на один месяц. По 1642 ст. улож. о нак. ему грозила каторга до шести лет. Речь была плохая, но защита оказалась превосходной. У этого молодого юриста есть будущее. Для таких людей, как он, настоящие заметки могут пригодиться; для них они и написаны.
Значительное большинство наших уголовных процессов с присяжными, особенно в столицах и крупных городах, оставляют дела о кражах и мелких грабежах; на них и приходится учиться нашей молодежи. Среди обвиняемых преобладают, с одной стороны, рецидивисты, с другой – подростки. Известно, что всякая судимость за кражу по уложеннию влечет за собою ограничение прав и воспрещение жить в столицах и губернских городах (ст. 581 и 582 ул.); между преступлением и судом всегда проходит несколько месяцев; в продолжение всего этого времени подсудимый находится под стражей; если по какой-нибудь случайности дело было отложено, предварительное заключение затягивается до года; это – низший срок наказания в арестантских исправительных отделениях и средний срок наказание в тюрьме. Все эти условия в совокупности создали прочную схему защиты по делам указанного рода. «Подсудимый – рецидивист, – говорит защитник. – В этом, разумеется, виноват он сам: его вина. Но еще более того – его несчастье. Его выслали в место приписки, т.е. в деревню, где он никогда не жил и где никто его не знает; он не может существовать там; он возвращается сюда; здесь он – беззаконный человек, и работы найти не может; нищенствовать, как вы знаете, также не полагается; он идет на кражу, потому что не может не украсть. Он виноват, – я первый готов признать это, и прокурор напрасно ломился в открытую дверь. Вы меня спросите, что же с ним делать? Не знаю; это вам решать; ни наказав, ни отпустив, вы его не спасете; он обреченный, и через год или через несколько недель он непременно и неизбежно будет здесь, опять на этой злосчастной скамье. Он уже почти целый год просидел в тюрьме до суда. По закону это не наказание, но вы, вероятно, согласитесь...» и проч. Если подсудимый несовершеннолетний, защитник предостерегает присяжных: он на дурной дороге, но он еще может вернуться на честный путь; вы можете помочь ему, а можете и окончательно толкнуть его к гибели; стоит ему провести еще несколько месяцев в тюрьме, и вы сами понимаете, каким он оттуда выйдет...