У тебя все-таки времени свободного побольше. Не обижайся, пиши. Сейчас у нас уже красные ранние вишни. Приезжай.
Твой сын Гена.
Плюнул на все и завтра еду на озеро к Таськиным родным провожать в армию ее брата. Едем всей семьей».
На письменном столе под стеклом на двух белых листах его рабочая биография. Кто-то писал эту биографию, нарушая стиль делового документа, писал как рассказывал.
«Беломестных Генрих Григорьевич.
Родился в 1927 году в Иркутске. В этом городе он окончил семилетку и затем поехал в Красноярск. Это было начало войны. В Красноярск эвакуировался железнодорожный техникум. Генрих Беломестных поступил учиться в этот техникум.
Здесь его приняли в комсомол.
Но техникум окончить не пришлось. Время было трудное, отец ушел на фронт; надо было помогать матери, родственникам.
С семнадцати лет и до конца своей жизни Генрих Григорьевич был связан с трудной и опасной милицейской работой.
Каждый день его жизни был напряженным и нелегким. Борьба с расхитителями социалистической собственности, с ворами, грабителями... А он еще и учился. Ведь за плечами была всего неполная средняя школа. Учился упорно, так же, как работал. В 1961 году, тридцати четырех лет от роду, он получил высшее образование, закончил Высшую школу МВД СССР.
А в 1950 году, когда Генриху Беломестных было 23 года, его приняли в члены Коммунистической партии. Каким он был коммунистом, говорят его дела и жизнь.
Его самоотверженный труд отмечен семью правительственными наградами.
Мы никогда не забудем его, нашего друга и начальника — жизнерадостного, авторитетного, справедливого.
Решением коллегии МВД ЛатвССР от 14 августа 1970 года имя товарища Беломестных Генриха Григорьевича занесено на мемориальную доску МВД Латвийской ССР».
«Газик» останавливается у чугунной ограды старого городского кладбища. Сразу у входа направо возвышается памятник. На мраморной стеле золотой барельеф и прощальные слова: «Мужеству отважных должное отдаем». У подножия бело от цветов. Белые астры, белые хризантемы. За оградой могилы сидят на встроенных вдоль дорожек скамьях, стоят под деревьями люди. Большинство из них в милицейской форме. Бросается в глаза их особый, парадный вид. Так каждый год 10 ноября, в День милиции, здесь собираются его друзья.
На одной из скамеек, окруженная плотным кольцом детей и женщин, — Анна Петровна Беломестных. Мать.
Каждое утро с шести утра до восьми сидит она на этой скамейке. В дождь — под зонтиком, в мороз — с грелкой для ног. Ей 69 лет. Но она еще работает.
До этого утра, когда пришло известие о гибели сына, Анна Петровна Беломестных не замечала своего возраста. Была бессменным председателем месткома, вечерами спешила на репетиции хора ветеранов. Хор до сих пор славится в Даугавпилсе, до сих пор вспоминают зрители его лучшую солистку Анну Петровну Беломестных. А пироги и блины, которые готовила она по праздникам, кто только не едал: и друзья Генриха, и подруги из хора, и сослуживцы из госбанка.
И все это в один час оборвалось. Пуля, вылетевшая из пистолета убийцы, рикошетом ударила в сердца многим. Почернела, застыла в горе великом мать: как жить, зачем жить дальше?
Принято считать, что горе на людях, разделенное с другими, — полгоря. Так оно и не так. На суде в переполненном зале ей было легче. В перерывах между заседаниями к ней подходили совсем незнакомые люди, стояли молча или говорили о том, что разделяют ее горе, просили сказать, чем они ей могут помочь.
Но были и другие минуты, короткие минуты отчуждения, когда она говорила в перерыве невестке и внукам: «Вы идите, я посижу здесь. Никого не могу видеть». Вот в такую минуту к ней подошел отец подсудимого Павла Степанова.
— Мы родители, — сказал он, — никто нас так не поймет, как мы друг друга.
Она готова была понять. Она знала, что самую большую боль, или радость, или позор могут принести родителям только их дети.
— Вам уже никто не может помочь, — говорил отец Степанов, — вашего сына уже нет в живых, и ничто не сможет его воскресить. Пожалейте живых. Они молодые. У них жизнь впереди.
— Как мне их пожалеть?
— Скажите, когда придет ваш черед давать показания, слово в их защиту. Вы мать. Ваше слово много значит.
Она глядела на него и не видела его лица. Она понимала и не понимала его просьбы. И она сказала:
— Убили меня вместе с Геной. Нечем мне вашего сына пожалеть.
Они ехали после суда из Риги все в одном вагоне. И что-то берегло ее от новых испытаний: ни разу не встретилась даже взглядом с родителями тех, кого увели из зала суда под конвоем. Но это испытание поджидало ее.