— Так, может, они и этого хотят пристукнуть, чтобы чего не сболтнул.
— Возможно. Поэтому надо его быстрее отконвоировать в город.
— Это верно, а то еще что-нибудь выдумают. От греха подальше...
Дремин был старше Куратова, имел за плечами боевой опыт командира красноармейского отряда, да и в милиции служил больше, но сейчас внимательно прислушивался к словам «городского начальства», не возражал с присущей ему грубоватой прямотой, а большей частью согласно кивал и поддакивал.
Еще в поезде Федор обдумал ряд вариантов оказания помощи Дремину и одним из подходящих считал возможность пойти с кем-нибудь из работников милиции или активистов в кедрач якобы с целью заготовки орехов и там попытаться найти бандитов. Сейчас он предложил этот вариант Дремину.
Тот долго размышлял, прикидывал в уме, потом сказал:
— А что, если тебе проехаться в конвое с этим задержанным? Тут видишь, что я хочу предложить... Ну поедешь ты не просто, а вроде как бы мы тебя тоже задержали за какое-нибудь дело. Проедешься с ним — может, чего и расскажет тебе, а там вернешься, и банду будем искать. Так я говорю, а?
— А что, резонно. Только надо все как следует продумать.
Дремин загорелся этой идеей. И теперь, когда Куратов согласился, он горячо заговорил:
— Что тут думать: утречком уйдешь в Мироновку, а под вечер наш конвой возьмет тебя; там все оформит участковый Тимшин, я ему писульку черкну.
— Где эта Мироновка?
— Километров десяток отсюда. Как попасть, расскажу.
Утром следующего дня Дремин, собрав свой немногочисленный личный состав милиции, обсудил задачи на предстоящий день и хотел было вновь заняться задержанным, как вдруг в кабинет вошла встревоженная жена. В ее всегда веселых серых глазах застыл испуг.
— Галька... Галька потерялась! — пересиливая слезы, закричала она.
— Ну что ты, Марья, куда она могла деться-то: тут где-нибудь играет.
— Кабы так, а то соседские ребятишки сказали, что мужик какой-то за поселок увел.
— Как увел?! Да о чем ты говоришь?!
Дремин, еще не веря в случившееся, постоял минуту в нерешительности, потом подошел к столу, поискал что-то, перебрал какие-то бумаги и грузно плюхнулся в кресло. Он потеребил рыжие усы, похожие на перевязанный сноп, горько сказал:
— Не пойму, что за чертовщина такая.
Увидев за окном милиционера, он крикнул:
— Щербаков, седлай Серко! А ты, Марья, — обратился он к жене, — найди-ка тех пацанов, пусть покажут, куда...
А она глядела на растерявшегося Дремина мутными от слез глазами,всхлипывала и причитала:
— Ой, что же теперь будет-то, а? Да куда же увели доченьку-то-о...
Сотрудники, еще не успевшие разойтись по своим делам и курившие кучкой на улице, поняли, что случилось неладное, и поодиночке стали входить в кабинет начальника.
Старший оперуполномоченный Абакумов, правая рука начальника, спросил:
— Что опять стряслось, Антоныч?
Однако Дремин, считая это событие личным, отослал сотрудников заниматься своими делами, а Абакумова придержал.
— Что-то не нравится мне все это, Илья, — непонятно для Абакумова заговорил он.
— Что, Антоныч?
— Да вот все эти последние события: нападения на сельсовет, на милицию и...
Дремин осекся, похлопал себя по карманам, засуетился.
— Забыл папиросы-то, дай закурить.
Абакумов достал расшитый кисет, протянул Дремину.
— Возьми вот махру.
Закурили.
— Так вот, — продолжал Дремин, — девчонка у меня куда-то ушла, Галька-то. Хоть это дело мое, семейное наше, однако думается мне, что без этого волчья, что шатается вокруг, не обошлось.
Круглое и умное лицо Абакумова изобразило недоумение.
— Ну ты уж, Антоныч, перехватил, однако; ты погоди, не горячись, надо сначала поискать, а потом уж домыслы всякие там строить.
— Ты, Илья, не успокаивай меня, я тебе не баба; видывал я в жизни-то всякое... Это Марье моей надо так говорить. Щербаков! — крикнул он. — Серко готов?
— Все в порядке, Иван Антоныч! — отозвался тот.
— Ты, Илья, тут покомандуй, а я поищу с ребятами в округе, — сказал он Абакумову и быстро вышел.
Дежурный милиции сержант Малышев, маленький и смелый парень, ворвался в кабинет Абакумова и положил на стол клочок бумаги.
— Вот, Илья Ильич, почитайте-ка, что этот полудурок принес из леса!
Абакумов медленно и, казалось, без всякого интереса развернул бумажку и долго, словно перед ним был листок с китайскими иероглифами, читал эти несколько слов.
А было написано следующее: «Начальник, отпусти нашего — получишь свою дочь. Не сделаешь — пеняй на себя».