Директор завода Кравченко встретил майора настороженно:
— Что-нибудь стряслось?
— Пока нет, Валентин Михайлович. Но может, если не смените коменданта в новом общежитии...
Кравченко внимательно выслушал Хусаинова, повернулся к своему заместителю.
— Сегодня же все проверьте и наведите порядок в общежитии. Найдите толкового коменданта. — И тут же обратился к Мураду: — Вчера в райком партии вызывали секретаря нашего парткома. Устроили ему головомойку. Говорят, вы на нас нажаловались. Но ведь наш завод, майор, не на вашем участке находится...
Хусаинов прервал директора:
— Зато общественный пункт охраны порядка расположен на моем участке. «Заморозили» вы этот пункт, Валентин Михайлович. Только участковые инспектора там и бывают, дружинников инструктируют. А где совет общественности? Где товарищеский суд, детская комната на общественных началах? На бумаге. А ведь председателем совета назначен главный инженер вашего завода.
— Да нет, я не в обиде, — улыбнулся директор. — Наоборот, благодарить вас хочу за такое беспокойство.
Хусаинов встал.
— Ну, мне пора. Это я так, мимоходом, заглянул к вам. Не забудьте об общежитии.
Весна брала свое даже на северных склонах гор, куда совсем редко пробивались косые лучи солнца. В полдень она своим дыханием отогревала промерзшую за зиму землю. Асфальтированная дорога, исчерченная темными влажными полосами, курилась испарениями.
Мурад неотрывно смотрит сквозь стекло машины на эти зыбкие струи тепла, задумчиво говорит шоферу:
— Коконы шелкопряда...
— Где?
— А вон, впереди. Солнце из них ниточки тянет.
Шофер низко наклоняется к баранке видавшего виды «газика», вместо ответа дарит Мураду лукавую улыбку. Мол, все понятно, товарищ милиционер: весной даже вы оттаиваете. А Мурад, подкрутив концы пышных седых усов, спрашивает:
— Почему не побрился? Жена-то тебя пускает в дом с такой щетиной?
— Специально не бреюсь в дорогу, — отшучивается шофер, — жена так велит. Это чтобы я другим не нравился. Уедешь, говорит, бритым, не дождешься от меня девятого ребенка. А я так люблю детей, дядя Мурад.
Хусаинов рассмеялся:
— Разве ты меня знаешь? Я же впервые сел в твою машину.
— А кто вас в этих горах не знает? — вопросом на вопрос ответил шофер. — Все знают...
Шофер неожиданно оборвал фразу, кивнул на раскинувшийся впереди кишлак.
— Узнаете?
Хусаинов задумчиво глядел на дома, приютившиеся на склоне горы, почти у самого ее подножия. Вспомнился ему декабрь 1958 года...
...Осень тогда выдалась холодной, снежной. Но не студеностью своей врезалась она в память Мураду, бывшему в ту пору начальником районного отдела милиции в Варзобе...
Сначала позвонил секретарь райкома партии:
— Чем занят? Читаешь газету? Это хорошо. Значит, постановление Совмина о закреплении кадров в сельском хозяйстве видел?.. Поедем в «Большевик». Там сегодня отчетно-выборное колхозное собрание. Тебе как члену бюро райкома надо поприсутствовать. Я за тобой заеду.
Потом позвонил председатель райисполкома:
— Настроение боевое? Тебе как члену бюро... Ах, уже знаешь. Ну и хорошо.
Народ в клубе был в сборе. В президиум вместе с секретарем райкома и председателем райисполкома избрали и Хусаинова.
После отчета председателя колхоза и бурных обсуждений его доклада перешли к выборам нового состава правления. Начали называть кандидатуры.
Услышав свою фамилию, Хусаинов шепнул председательствующему на собрании секретарю райкома:
— Товарищ Акрамов, ошибка вышла... Вместо чьей-то назвали мою фамилию.
А тот на весь зал:
— Никакой ошибки нет. Вас рекомендовало бюро райкома партии, товарищ Хусаинов!
— Председателем его избрать! Председателем! — закричали колхозники.
Мурад вскочил:
— Товарищи! Я не разбираюсь в сельском хозяйстве. Конь да оружие — вот мои занятия. Всю свою жизнь с ними...
— Вношу поправку в заявление товарища Хусаинова, — прервал Мурада секретарь райкома, обращаясь в зал. — После службы в армии Хусаинов был учителем у себя на родине, в кишлаке Намозго, потом, окончив специальные курсы, работал-инспектором в районо. А в милицию пришел по призыву партии в тысяча девятьсот сороковом году.
На следующий день, когда Мурад пришел в райком, секретарь райкома заверил его:
— Поднимешь колхоз, снова вернешься в милицию.
Хусаинов стал руководить колхозом.
А тут как раз подошло время пахоты. Семян мало, волов нет, трактор по горам не пустишь. Мурад с «шапкой по кругу» отправился в крепкие колхозы выпрашивать семена. Вернулся с пшеницей, горохом, ячменем, клевером. Райком партии помог «выбить» кредит для покупки сорока волов. Выдюжил в первый год председатель, сумел неплохой фундамент заложить для будущего достатка сельхозартели: колхоз свои семена на зиму засыпал, кормами запасся, свинофермой и птицефермой обзавелся. А на следующий год Хусаинов организовал новую отрасль в колхозе — шелководство. Сначала с завода кокон получали, а потом и свой семенной сами стали разводить.
Минуло три года, колхоз пошел в гору, окреп.
Но до возвращения в милицию Хусаинов еще работал председателем кишлачного Совета, секретарем парткома в колхозе имени Хасана...
Резкий поворот машины вернул Хусаинова из тех далеких дней. Шофер извинился за крутой зигзаг.
— Камнепад. Валуны на дороге.
— Стой! — положил ему руку на плечо Хусаинов. — Надо убрать камни с дороги. Тогда и другим легче будет ехать. Это, брат, закон жизни.
Они столкнули валуны под откос. И «газик» снова помчался по асфальтному серпантину.
Въехали в Варзоб. У здания детсада притормозили. Сухощавый черноглазый мужчина, увидев Хусаинова, поклонился, приложив руку к сердцу:
— Салам-алейкум, отец. Рад тебя видеть живым-здоровым.
— Здравствуйте, дорогой Бек Гурезов, здравствуй, директор. Говорят, слава о твоем ресторане до самых дальних стран долетела. Скоро опять туристы оккупируют твой «Горный ветерок».
— Почему же ты, отец, мимо проехал? Пожалуйста, заходи. Я перед тобой в вечном долгу. Разве не ты приютил меня вместе с моим братом и двумя сестрами после смерти наших родителей, несколько лет поил и кормил? Ты и для меня и моих восьмерых детей больше, чем отец.
— Послушай, Бек, как называется этот дархат? — Хусаинов указал на огромное дерево, раскинувшее ветвистую крону над зданием детсада.
— Но ведь ты сам посадил его. У нас в Варзобе больше таких деревьев нет. Оно единственное.
— Я привез его из лесопитомника, а название не спросил.
— В Варзобе его называют твоим именем, отец, — дархат Мурада. Идем обедать. Это твой «газик»?
— Нет, попутный. Добираюсь на нем до комбината. Оттуда придется пешком топать до Зуманда. Проезжей-то дороги туда нет.
Мурад шел по горной тропе впереди Имомали, не оглядываясь, спокойно, неторопливо, экономя силы для предстоящих крутых подъемов. Имомали не выдержал, заговорил первым:
— Разве вы не знаете меня?
Мурад усмехнулся:
— Как не знать. Я поначалу чуть было не подумал: уж не с самим ли Сафарали встретился снова...
— А не боитесь? Я же все-таки сын Сафарали, во мне течет его кровь. А вы решились идти со мной ночью, по горам... Ведь ни одна душа не узнает. Нас с вами никто вместе не видел. Я давно ищу с вами встречи, дядя Мурад.
— Знаю, Имомали. Потому и взял тебя в попутчики.
— Зачем же впереди меня пошел, дядя Мурад? Ведь мне сзади проще...
— Сзади только самая последняя тварь нападает. А ты человек, Имомали. Уважаемый в кишлаке...
— Да, смелости вам не занимать... Так за что же отца вы застрелили?.. И как это было?