Снаружи донесся свист, отдаленный гул человеческих голосов. Огни вдруг погасли. Раздался дребезжащий звук, щелчок, и все затихло.
Вскоре в кузове одного из замерших в молчании грузовиков послышалась какая-то непонятная возня. Из-под брезентового полога показался кусок веревки — вернее, нитки. Он стал удлиняться, пока не коснулся заляпанного соляркой пола гаража.
…Прошла минута, и вслед за веревкой из-под брезента вынырнула маленькая коренастая фигурка. Осторожно перехватывая руками, странное создание соскользнуло по канату вниз и замерло, прижавшись к полу. Если бы не тревожно бегающие глаза, его можно было бы принять за камень.
На человека оно было мало похоже. Несомненно, у него было точно такое же количество рук и ног, и прочие части тела были на месте, и все же одетое в мышиную шкуру существо больше всего напоминало булыжник на ножках. По сравнению с номом чемпион по японской борьбе сумо казался худым как спичка. Движения же этого коротышки наводили на мысль, что он куда лучше приспособлен противостоять превратностям судьбы, чем старый, проверенный временем и выдержавший не одно странствие кожаный ботинок…
Масклин был перепуган до полусмерти. Все здесь выглядело таким незнакомым. Вот только запах солянки он слышал и раньше. Так всегда пахло там, где были люди и грузовики. (Торрит как-то раз сказал ему, что солянка — это такая огненная вода, которую пьют грузовики, и Масклин решил, что старик, видно, совсем выжил из ума. Ведь любому младенцу известно, что вода не горит.) Вещи вокруг были лишены всякого смысла. Какие-то пустые жестянки, в несколько раз выше нома, куски металла, непонятно для чего предназначенные. Нет, несомненно, эти Небеса предназначались для людей. Люди любят металл.
Масклин осторожно обогнул сигаретный окурок, мысленно пообещав себе прихватить его на обратном пути: то-то папаша Торрит обрадуется.
Здесь стояло множество грузовиков — недвижных, замерших в молчании. «Наверное, это их гнездо, — решил Масклин. — А значит, здесь нельзя найти никакой еды, кроме солянки».
Масклин инстинктивно пригнулся — как он всегда пригибался, входя в нору, — и пролез под скамью, возвышавшуюся у стены, словно дом, выстроенный у крутого горного склона. Под скамьей валялась куча рваной бумаги, но Масклин безошибочно шел на запах, который был здесь гораздо сильнее запаха солянки. Перед ним лежала апельсиновая корка. Она чуть подгнила с одного боку, и все же это была замечательная находка.
Масклин взвалил корку на плечо и огляделся по сторонам.
Толстая, холеная крыса с интересом поблескивала на него глазками. Она была намного жирнее и больше своих товарок, которых номы застигали в мусорных баках рядом с кучами объедков. И тут Масклин почувствовал себя в своей стихии. Все эти огромные мрачные тени, пустые жестянки, призрачные запахи были выше его понимания. Но уж крыс-то Масклин знал, и знал, что с ними делать.
Он бросил корку, медленно поднял копье, изготовившись для броска, отвел его назад, прицелился точно между глаз…
И тут одновременно случились две вещи.
Масклин заметил на морде крысы изящную красную уздечку. И услышал крик:
— Нет! Стой! Я слишком долго его дрессировал… О Благоприятная Конъюнктура! Да откуда ты только взялся?
Незнакомец был номом. В этом Масклин не сомневался. Рост — нома, движения — нома.
Но вот одежда…
Преобладающий цвет повседневной одежды нома — цвет грязи. Так велит здравый смысл. Гримма знала пятьдесят способов получения красок из травы, и все они давали цвет, который с большей или меньшей натяжкой можно было назвать «грязным». Иногда это был грязно-желтый, иногда грязно-коричневый, иногда даже грязно-зеленый, но обязательно грязный. Ибо любой ном, рискнувший надеть прелестный красный или голубой костюмчик, мог гулять в нем примерно полчаса, а потом ему предстояло на собственном опыте узнать, как протекает процесс пищеварения.
А этот странный ном был похож на радугу: разноцветный костюм, рядом с которым даже упаковка из-под чипсов выглядела бы блеклой и серой, пояс, усыпанный стеклышками, настоящие кожаные ботинки да еще шляпа с пером! Разговаривая, он нервно похлестывал себя по ногам кожаным ремешком; присмотревшись, Масклин понял, что это поводья крысы.
— Ну (щелк!), отвечай!
— Я вылез из грузовика, — уклончиво сказал Масклин, косясь краем глаза на крысу.
Та перестала прядать ушами и бочком, бочком спряталась за спину хозяина.
— Что ты там делал? Отвечай!
Масклин хотел уже было дать грубияну отпор, но сдержался.
— Мы путешествуем, — объяснил он.
Ном удивленно уставился на него.
— Путешествуете? Это как? — И незнакомец опять щелкнул ремешком.
— Переезжаем, — ответил Масклин. — Знаешь такое слово? Снялись с одного места, едем в другое.
Услышанное произвело на незнакомца совершенно потрясающий эффект. Если он и не стал вежливее, то явно сбавил тон.
— Ты хочешь сказать, что ты явился Снаружи?
— Ну да.
— Но ведь это невозможно!
— То есть как невозможно?
Масклин растерянно уставился на незнакомца.
— Никакого Снаружи не существует!
— Да? Прошу прощения, — заметил Масклин, — но, как нам кажется, именно оттуда мы и приехали. А в чем проблема?
— Приехали Снаружи? Из настоящего Снаружного мира? — спросил ном, робко подбираясь поближе.
— Э-э… да. Мы как-то никогда об этом не задумывались. А это что за мес…
— И какое оно? — возбужденно перебил незнакомец.
— Что — оно?
— Снаружи! На что оно похоже?
Масклин тупо посмотрел на собеседника.
— Ну, оно такое… большое…
— Да?
— И… э-э… там много-много…
— Да? Да?
— Ну, этих… как их…
— А правда, там такой высокий потолок, что его и не видно? — Незнакомец аж подпрыгнул от возбуждения.
— Не знаю. Что такое «потолок»? — смешался Масклин.
— Вот же он. — И незнакомец указал наверх, где что-то скрипело и раскачивалось под крышей гаража, отбрасывая неровные тени.
— В жизни подобного не видел, — пробормотал Масклин. — Там, снаружи, наверху все голубое или серое, и по нему плывут такие белые штуковины…
— А стены — они что, страшно далеко друг от друга, да? А правда, что там прямо на полу растет такой зеленый ковер… — спросил ном, который места себе не находил от распиравшего его любопытства.
— Э-э… что такое «ковер»? — спросил Масклин, озадаченный еще больше.
— У-у-у! — Ном сгреб руку Масклина и начал возбужденно ее трясти. — Меня зовут Ангало. Ангало де Галантерейя. Ха-ха! Впрочем, это для тебя пустой звук. А вот — Бобо.
Крысак оскалился. Масклин готов был поклясться, что он улыбался! К тому же Масклин впервые слышал, чтобы крыс именовали. Разве что «обедом».
— А я — Масклин, — кивнул он. — Ничего, если я скажу остальным, что они могут вылезти? А то путешествие было очень длинным…
— Ну, дела! Да конечно же! И все они из Снаружного мира? Отец просто не поверит!
— Прошу прощения, — удивился Масклин. — Я чего-то не понимаю. Ну, мы были снаружи, теперь мы — внутри, и что в этом особенного?
Ангало не обратил на его слова никакого внимания. Он, будто зачарованный, смотрел, как старики неуклюже спускаются по канату на землю.
— О, даже старики! — воскликнул Ангало. — А выглядят совсем как мы! И головы у них никакие не заостренные!
— Грубиян! — тут же возмутилась матушка Морки.
Ухмылка сползла с лица Ангало.
— Мадам, — начал он ледяным тоном, — вам известно, с кем вы говорите?
— С мальцом, который еще не вышел из того возраста, когда хорошая порка только на пользу! Да я бы на твоем месте от стыда сгорела! Нет, надо же такое придумать: заостренные головы!
Ангало потерял дар речи и некоторое время только беспомощно шевелил губами. Наконец он пробормотал:
— Потрясающе. Просто потрясающе! А ведь Доркас говорил, что если и возможна жизнь за пределами Магазина, она не может быть жизнью в той форме, в какой мы ее знаем! Прошу, прошу за мной, пожалуйста.