— Прости нас. Нас обоих.
Его шаги затихают, когда он приближается к двери и отдаляется от меня. Я должен отпустить его и забыть, что он был частью моей жизни. Но чтоб меня… он мой лучший друг, и он был с моей сестрой. Она была беременна. Они лгали мне.
— Ты любил её?
Он останавливается, но не поворачивается.
— Любил. Очень сильно. И до сих пор люблю.
— На каком сроке она была?
— Восемь недель.
— Она была рада этому?
— Да, чувак, — он оборачивается и нерешительно подходит ближе. — Она уже выбрала имена.
— В самом деле? — я тру свои глаза ладонями. — Какие?
— Если бы был мальчик, она хотела, чтобы был Эрик Смит. А если бы девочка, то Либерти Смит.
Я смеюсь, но это больше похоже на истерический смех.
— Это ужасное имя.
— Знаю. Но ей оно нравилось.
Время — забавная штука. Кажется, что в данный момент оно стоит на месте… застывшее и мрачное. Но, так или иначе, оно мерцает, показывая мне вспышки света, такие яркие, что я ослеплён. Моя сестра была беременна. Она и мой лучший друг были... вместе. Я ломаю себе голову, пытаясь вспомнить, говорила ли она мне что-либо в последний раз, когда мы разговаривали. Это было так давно. Я работал в Чикаго и отсутствовал дома несколько месяцев. Мы разговаривали по телефону, но по её голосу не было похоже, что что-то не так.
Я знал, что она с кем-то встречается, но моя сестра никогда не приводила парней домой. Отец и я, как правило, прогоняли их, потому что никто не был достаточно хорош для неё. София была самой доброй и прекрасной душой, которую я когда-либо знал. Она любила животных и была волонтёром в доме престарелых. Её жизнь была невероятно коротка, и я постоянно страдаю от чувства вины за то, что выжил… несмотря на то, что меня вообще не было там, когда это случилось. Когда я испытывал счастье, её не было, и поэтому я этого не заслуживал и не заслуживаю. Я закрылся от вкушения радости.
— Мне нравится имя, — Мелли соединяет свою руку с моей. — Оно необычное, и мне кажется милым тот факт, что она хотела использовать твоё имя.
Эрик смеётся, а я обнимаю мою девушку, ту, которая, в конце концов, позволила мне стать счастливым вновь. Воспоминание или осознание возрастает, и всё встаёт на свои места, наконец, обретая смысл.
— Я думал, что простудился.
Помню, как пару раз меня рвало утром, я позвонил на работу и сказал, что болен. Мне позвонила София, и прежде чем я предоставил ей возможность выговориться, я скулил, думая, что умру. Она назвала меня большим ребёнком и сказала перезвонить и поговорить с ней в другой раз. Я не разговаривал с ней и не видел её до тех пор, пока три недели спустя не опознавал её тело. Эта вина будет вечно съедать меня… я никогда не перезванивал ей.
— Всякий раз, когда один из нас болел, другой тоже заболевал. Странности подобного рода случались. Думаю, это нормально для близнецов.
— Она была твоим близнецом?
Я смотрю вниз на удивлённое лицо Мелли.
— Да.
— У меня есть её фотография.
Эрик нерешительно подходит ближе, и Мелли отходит от меня, делая шаг ему навстречу.
Он достаёт бумажник, вытаскивает фотографию и передаёт ей.
— Ого, — она смотрит на меня и улыбается. — Она, типа, хорошенькая версия тебя.
Не могу поверить, что смеюсь в этот момент. Видишь? Счастлив.
— Мы слышали это много раз, пока росли.
— Помнишь, как однажды на Хэллоуин вы переоделись друг в друга? — спрашивает Эрик.
— Ага, — я тру синяк на обратной стороне плеча. — Я был так зол, что люди реально думали, будто я — это она.
— Они так сделали? — смеётся Мелли. — Сейчас мне бы хотелось увидеть это фото.
— У меня есть одно. Вообще-то, целый альбом, — я вхожу в гостиную и поднимаю верхнюю часть журнального столика
— Не знала, что он открывается.
Мелли садится на диван, а я достаю фотоальбом из тайника, затем сажусь рядом с ней.
Эрик держится в стороне, и я киваю на пустое место рядом со мной. Он колеблется.
— Не вынуждай причинять тебе боль снова.
Он закатывает глаза и садится, но держится подальше от меня. Мы оба знаем, что он позволил мне надрать ему задницу. Я определённо могу держать себя в руках, но он обладает природным талантом причинять кому-либо боль. Я переворачиваю первую страницу и съёживаюсь от наших детских фотографий, потому что, конечно же, мой маленький пенис висит.
— Оу.
Мелли наклоняется ближе, и я перелистываю страницы. Показывая ей эти фотографии, даёт мне, пожалуй, большее принятие, которое я испытывал с тех пор после их смерти. Разделив эту часть моей жизни с кем-то, кого я люблю так же сильно, если не больше, чем я любил свою семью, освобождает. Эрик смеётся и добавляет кое-что к тому, что я говорю об одной фотографии. Когда дохожу до фотки Хэллоуина, мы все смеёмся над ней.