Комментарии
Перевод печатается по изданию: Frühe Schriften, S. 1161-1185.
Стр. 3. История того... Фрагмент романа. 1915. В 1933 году, в разговорах с Вальтером Мушгом, Янн утверждал, что написал этот роман в 1911 году, в семнадцать лет. Он, в частности, сказал: «Я перечитываю свой роман о Христе и удивляюсь. Он написан на отличном немецком языке, только иногда в него попадает что-то от школьного немецкого, и в нем высказаны невероятные вещи. Я написал это в семнадцать лет. Если сравнить текст с моими школьными сочинениями того же времени, невозможно поверить, что за тем и другим стоит один и тот же человек» (Gespräche, S. 31). Тем не менее, издатель ранних текстов Янна Ульрих Битц уверен (Frühe Schriften, S. 1429), что роман мог возникнуть только в Норвегии, в 1915(- начале 1916?) года, поскольку в письме Янна Юргенсену от 5.12.1915 говорится: «...на днях я начал писать роман», а в письме тому же адресату от 30.12.1915 сказано: «Начало романа готово».
Стр. 5. ...исполнение горячего желания, которое кто-то обратил к Богу. Ср. дневниковую запись от 11.10.1915.
Стр. 6. ...но не нашла ничего, что, по ее мнению, стоило бы подвесить к небу. См. дневниковую запись от 22.01.1916: «Тут я увидел трех играющих котят и рухнул в себя, заплакал, заговорил сам с собой: они совершали такие движения, которые стоило бы подвесить к небу, чтобы каждый их видел и знал, что Бог существует».
Стр. 7. ...взяв на себя роль дурака, подслушавшего его Не быть. То есть - роль Полония, подслушавшего монолог Гамлета «Быть или не быть...». В той же сцене Гамлет говорит о Полонии: «Пусть за ним запирают двери, чтобы он разыгрывал дурака только у себя» («Гамлет», III, I, пер. М.Л. Лозинского).
Стр. 24. ...ранние осенние вечера с теплым ветром и горящей свечой на пустом столе - вечера, отмеченные безграничным покоем. Рассказ о детстве Петра отчасти перекликается с дневниковыми записями от 3.10.1913 и 6.10.1915 (стр.328, 357-358).
Угрино и Инграбания
(Фрагмент романа)
[1916/1921]
Переправа
На дне моей души лежит особый мир; но он как будто разрушен и разбит, ибо упал с высоты. Я даже не помню последовательность помещений в крепостях и замках, которые имею в виду; они - как распавшиеся части целого. И деяния, которые там совершались, подобны тысячам прочих деяний, друг с другом они не соотносятся. Сколько бы я ни пытался думать о прошлом, никаких воспоминаний у меня нет. Порой в штормовые вечера возникает чувство, что они еще вернутся, как сон, который снова и снова повторяется; я тогда прислоняюсь лбом к оконному стеклу и смотрю на серо-зеленый иссеченный ветром фьорд, и во тьму низко нависших туч, и на исполинские горы; я слушаю голоса стихий, они цепляются ко мне, заставляют с дрожью исторгнуть из себя бытовые томительные желания. В голове мелькает какая-то мысль, совершенно чуждая, я беру шляпу и старый дождевик и стучу в дверь той комнаты, что расположена напротив моей; никто не отвечает; я стучу еще раз, и тогда наконец доносится тихий ответ. Я захожу, с разгоряченным запыхавшимся сердцем, и вижу, что у окна стоит женщина, одетая во что-то благоуханное, розовое. Я догадываюсь, что, по сути, она ни во что не одета, а благоуханный красочный аромат исходит от самого тела.
Я спрашиваю, можно ли мне пойти поискать ее мальчика, который отправился куда-то вдоль берега реки, вверх по течению.
Она отвечает, что не стоит: мальчик, мол, скоро вернется. Потом снова смотрит через окно на фьорд. Я еще говорю:
- Не правда ли, погода сегодня редкостная?
Она кивает. Тогда я неуклюже выхожу, возвращаюсь к себе, встаю у своего окна и думаю: сейчас она тоже прислушивается к иному миру... Потом я о ней забываю, в душе словно сгущаются сумерки... Я слышу, как шумит буря. Я чувствую: вы не знаете, откуда Он и куда идет...
Как плыли вы через воды, чувствую я в себе, и ветер был вокруг вас, и рвал корабельные снасти, и волны рассыпались в зеленую пену, и очень далеко, на горизонте, стояло разноцветье радуги... На мгновение я вспоминаю о лиловой завесе. Но потом возвращаюсь обратно... Мы плыли.
Я вспоминаю толстые дубовые балки, несущие палубу, но всё снова исчезает. Это несущественно, чувствую я. Вот если бы можно было подплыть вплотную к радуге, дотронуться до нее руками, ощутить ее цвета как нечто, мягко прогибающееся под пальцами...