Но курсант остался на месте. Больтц снова посмотрел на него, поднял брови:
– В чем дело?
– Никак нет, сэр!
– Мистер! Черт возьми, как прикажете вас понимать?
– Я не хочу в офицерское училище, сэр.
– Торп, вы что, сомневаетесь в правильности моего решения? Ваш общий балл на семь десятых выше, чем у второго лучшего курсанта. Я еще никогда не видел такой успеваемости. Да вам прямая дорога в офицеры!
– Никак нет, сэр. То есть, как прикажете, сэр, но я бы предпочел доучиться на матроса.
– Вы что, отказываетесь подчиняться приказу? - прозвучало это так, словно Больтц соскучился по развлечениям и с удовольствием бы подавил мятеж-другой.
– Никак нет, сэр. Устав космического флота, раздел пятый, подраздел «Повышение в званиях и должностях». Я не желаю производства в офицеры, сэр. - И Торп решительно поджал губы.
Он мог сказать еще кое-что, но раздел устава «Оскорбление старшего по званию» допускал слишком широкое толкование. Торп вовсе не хотел, чтобы его обвинили в наглости. Однако еще меньше он хотел головокружительного скачка в офицерское училище. Это почти наверняка обеспечит встречу с отцом, и тогда катастрофы не избежать.
Больтц фыркнул, в водянистых глазах коменданта появился зловещий блеск. Но устав - тот самый устав, который он почитал за святыню, - связывал ему руки.
– Ладно, Торп. Будь по-вашему. Я только одно скажу: вы дурак. Не назову предателем - это, пожалуй, было бы слишком, но знайте, что я о вас думаю. Вон отсюда!
Если раньше в учебном лагере Торпу было несладко, то теперь инструкторы объединенными усилиями превратили его жизнь в сущий ад. Слух разлетелся мигом. Надо же, умник выискался! Ему подносят на блюдечке офицерскую карьеру, а он нос воротит!… Через сутки у Торпа не осталось ни одного друга во всей учебке. Но тут как раз устав сыграл ему на руку. Он четко оговаривал, что можно делать с парией, а чего нельзя. Торпу хватало здоровья, сообразительности и упрямства, чтобы давать сдачи каждому обидчику. Ко всеобщему неудовольствию и зависти, он прошел курс обучения с самым высоким общим баллом за всю историю лагеря и получил вкладыш в военный билет, где красным по белому был написано, что он скандалист и нахал, но все-таки заслуживает скорейшего производства в офицеры.
– Мистер, я хочу, чтобы вы зарубили себе на носу, - процедил Больтц, вызвавший Торпа специально для того, чтобы прочитать ему эту бумагу. - Если попробуете… если только попробуете еще раз увильнуть, военно-полевой суд вам обеспечен. Ясно?
Сновидение вновь раскололось, сменилось кратковременными картинками. Четыре года, четыре корабля. Он фантастически рисковал, он вызывался добровольцем на самые отчаянные операции. В него стреляли, он много раз глядел смерти в лицо. Крейсер «Ллойд» - ему весь нос разнесло разорвавшейся рядом бомбой в незначительной стычке в полутора световых годах от базы. Погибла половина экипажа, а уцелевшие все до одного тряслись от шока. И все же «Ллойд» дотянул до форта Карн. Матроса Торпа отметили за выдержку и героизм и рекомендовали к производству в младшие лейтенанты с испытательным сроком. Он добровольно занял вакансию на корабле, который вскоре ушел на театр военных действий.
Крейсер «Каролина» выдержал три попадания, вся его корма превратилась в сгусток оплавленного металла. Но до базы он доковылял, хотя ионные двигатели харкали огнем во все стороны и мотали корабль, как штормовое море - шаланду. За это младшего лейтенанта Торпа утвердили в звании. И он снова попросился в дело.
Несколько мгновений спящий разглядывал этого странного молодого упрямца и дивился - зачем было так упорно лезть на рожон?… Потом картина заколебалась, потемнела, и Торп пришел в себя от боли и мучительной жажды.
Он заставил веки разлепиться и увидел призрачное голубое сияние. Попробовал сглотнуть и понял, что у него полный рот золы давнего лагерного костра. Далеким баньши завывал П-двигатель, звуком царапая нервы. Торп неуклюже повернулся осмотреть кабину «стручка»; потихоньку возвращалась память. Неровно мигал синий свет. Лейтенант поерзал в «сбруе», взглянул на пульт управления, с трудом сфокусировал взор на миниатюрной приборной панели. Они на полпути… вот только на полпути куда? Остальные приборы, которым полагалось крепко «спать», непрерывно дергали стрелками, лихорадочно мерцали - явно барахлили. «Сбруя» передавала телу рывки - корабль здорово вихлял. Воображение позволило увидеть электронную начинку «Поиска», как она искрит и светится под гибельным шквалом гамма-лучей, в потоках нейтронов и мезонов. Джереми представил себе, как дымят и плавятся беззащитные микросхемы, разлагаются на молекулы и эти молекулы без смысла и прока связуются друг с дружкой, - и содрогнулся.
Он увидел неподвижно лежавшие в гамаках тела своих товарищей по несчастью, нащупал на обшлагах выключатели, зажег лампочки, посмотрел каждому спутнику в лицо через стекло шлема. Спят как убитые. И выглядят мертвецами. Отчего же ему самому так тошно? Ушиб головы виноват или что-то помимо?
Торп повернулся, кряхтя и постанывая, к настенному шкафчику. Аптечка. Грушевидная емкость с водой. Тюбики с пищей. Он встряхнул каждую «грушу». Одна пустая, другая - наполовину, две - полные. Похоже, Хэдли со Шкодой, прежде чем уснули, сделали по глотку. Он взял в рот наконечник полупустой груши, сдавил ее и увидел небо в алмазах. Ни этот глоток, ни следующий не добрались до горла, ротовая полость, сухая, как пески Сахары, мигом впитала влагу. Лишь с третьей попытки ему удалось протолкнуть, точно осколки кирпича, немного воды в пищевод.
Джереми поднес к глазам тюбик, прочитал этикетку: «Жареный цыпленок с ветчиной, шампиньонами, специями и бургундским соусом» - смех, да и только. Попробовал ухмыльнуться - вышла жуткая гримаса. На вкус этот «цыпленок» - мокрая промокашка, как и любая космическая еда. Клейковатая масса покрыла язык тонкой пленкой; Торп кое-как проглотил пищу и отправил вдогонку еще чуток воды. Вернулись обоняние и вкус - сомнительное облегчение. Он вдруг обнаружил, что в кабине «стручка» остро пахнет старым потом, горячим маслом и резиной скафандра. Накатила дурнота… Некоторое время спустя удалось сделать еще по глотку пасты и воды. По-прежнему «сбруя» передавала телу тряску корабля. В голове неуемно бродили страшные мысли: долго ли еще выдержат бортовые системы? Чтобы не думать об этом, Торп решил перебирать в памяти осколки сна. Жаловаться на судьбу он не имел права. Сам напросился. Но вовсе не самоубийственные мотивы двигали им, а другие, более глубокие, более важные. Себе он уже все объяснил. Но с кем бы поделиться?
Стоило напрячь память, как в голове стрельнула жуткая боль. Впрочем, сейчас это не имело значения. Померк и снова разгорелся голубой свет. А потом у Торпа захватило дух - приборы на пульте взбесились. Он с дрожью посмотрел на бесчувственные тела товарищей и едва удержался, чтобы не закричать, не растрясти их. Все бесполезно. Корабль разваливается на части.
По глазам скользнул блик от смятой фольги. Недавно в ней лежало полдюжины «коматозных» таблеток. Остались только две. Должно быть, Хэдли и Шкода проглотили по две. Но полпути уже пройдено. Торп схватил таблетку, сунул в рот, запил и совсем уже был готов осушить «грушу», но тут вспомнил о лекарстве от радиации. Взял две таблетки, проглотил, сопроводил последними драгоценными каплями воды, закинул «грушу» в шкафчик и принялся застегивать скафандр. По большому счету это было ни к чему, однако привычка есть привычка. Что ни говори, тренировали его серьезно. Квазигипнотические препараты, зубрение до автоматизма, упрощение всего и вся до мнемонических кодов, всенощный бубнеж динамиков в подушке, повторение, повторение, повторение, пока навыки и реакции не превратились в инстинкты. Кое-как нахлобучивая на голову шлем, он испытал привычное ощущение - что-то угловатое давило на грудь из накладного кармана. Что это? Джереми вспомнил, когда потянулся к карману рукой в перчатке.