— Хм! «Грабь награбленное».
— А затем, по закону исторической логики, коммунисты проиграли идеологическую войну. Внешнюю и внутреннюю. Вы, наверно, не помните, но волна «лагерных» бардов поднялась именно в конце семидесятых. Для меня Это было знаком, что уровень криминалитета в стране перешел все разумные рамки и даже начал создавать свою субкультуру. То, что мы имеем сейчас на эстраде — ягодки тех цветочков.
— Так как же вы боролись с мафией, Кирилл Алексеевич? Зря хлеб ели, получается.
«Соплюшка!» — зло подумал Журавлев.
— Мы готовили позиции. Комитет должен был быть в состоянии выполнить любой приказ, рожденный изменением обстановки, так нас учили. В любой момент из Кремля мог поступить заказ на головы членов клана, особо зарвавшегося в борьбе за власть. Пресловутое «узбекское дело» Гдляна — Иванова всем показало, что любое дело по оргпреступности начинается с подковерной драки в Кремле. Волны идут в провинцию, а потом катят назад и разбиваются о Кремлевскую стену.
— Значит, клан, стоящий у власти, дает приказ уничтожить зарвавшихся, так? Напоминает заказное убийство.
— Почти в точку. С маленькой поправкой, что клан у власти — законная власть. Государственная. И КГБ, как орган государственной безопасности, имел полное моральное право пройтись по буйным головам своим вострым революционным мечом.
— И прошлись бы? Я имею в виду, подходы были?
— Да. — «Молодец, девочка! Договаривались на кухне насчет этого вопроса, а как подвела, я даже не уследил». — За других говорить не буду, а у нашего подразделения были возможности агентурного проникновения в высший эшелон мафии. Имея такие позиции, нанести сокрушительный удар, надолго выведя противника из игры, — дело техники. И политической воли.
— Ее-то вы и не дождались.
— Именно. Последняя надежда умерла вместе с Андроповым. Он начал чистку высшего эшелона партии, естественно, прежде всего думая о сохранении власти в своих руках. Но и нам, на нашем оперском уровне, это было выгодно. Андропов понимал, что свалить противников можно, лишь рубя под корень — отсекая их связи с региональными мафиями. Таким образом, мы получали пресловутый «социальный заказ» и приказ родной партии на борьбу с мафией. Об одной такой операции и рассказывается в моей книге.
Неприкасаемые
Подседерцев щелкнул пальцами.
— Останови!
Гаврилов нажал кнопку на пульте, и на экране телевизора замерло изображение грустно усмехающегося Журавлева.
— Откуда запись? — резко бросил Подседерцев.
— От верблюда, — хохотнул Гаврилов.
— Слушай, кончай в одну харю веселиться, достал уже! — Подседерцев развернул кресло, оказавшись лицом к лицу с притихшим Гавриловым. — Никита, не до шуток.
Они сидели в самой надежной комнате офиса, где стены с прослойкой из песка и спецтехника полностью гарантировали защиту от прослушивания. На агентство Подседерцев денег не жалел, но и эксплуатировал в своих интересах нещадно. Дорогая итальянская мебель, толстый ковер, два безликих офорта на матово-серых стенах — по сути, все в кабинете принадлежало Подседерцеву, без его негласного покровительства не было бы ни солидных клиентов, ни возможности сохранить доходы от вездесущего рэкета. Лично Гаврилову принадлежал лишь громоздкий письменный прибор, подаренный на день рождения операми. Он вздохнул и кисло улыбнувшись сказал:
— А ты думал, я тебя позвал мягкую порнушку для лиц престарелого возраста смотреть? Говорил же, дело серьезное. Пленку свистушка монтировала в одной частной студии. Там у меня свой человечек. Свистнул мне, я дал указание сделать копию.
— Так, сначала о девке. На кого она работает?
— Сама на себя. Фрилайсенс, как говорят американцы. А по-русски — на вольных хлебах.
— А в штат не берут?
— Везде своих едоков хватает.
— Еще что?
— Та-ак. — Гаврилов потянулся за папкой. В ней оказался один-единственный лист. — Анастасия Валерьевна Ладыгина, независимая журналистка. По матери — Андрианова. Мать же в свою очередь и в настоящее время — Селезнева. А в девичестве — Мшанская.
— Бля, Гаврилов, я тебе сейчас в ухо дам! — Подседерцев тяжело заворочался в кресле.
— Что непонятно? Мама развелась с ее папой, взяла фамилию нового мужа, а потом еще раз вышла замуж.
— Значит, девка — Ладыгина?
— Отнюдь. Ладыгин был ее муж, фамилию Настя оставила как псевдоним. По примеру мамаши развелась. У мамы было три официальных мужа, у козявки еще все впереди. — Гаврилов выдержал паузу. — А по папе Настенька — Столетова, под этой фамилией и живет.