— Глупая! — усмехнулся он. — Познавший Пустоту способен на то, что смертные считают чудесами. Он может проходить сквозь стены и летать по воздуху. Переход с уровня на уровень — это смерть. Проделавший это хоть раз становится бессмертным на низшем уровне. Все так просто!
— Да, ребята, вы тут не скучаете! — Настя встала и, зябко поежившись, прошла к окну.
— Зато я многое знаю. — Виктор приподнялся, чтобы лучше видеть чернеющую на фоне арки фигуру.
— Да иди ты, Витька… Знаешь — только не летаешь!
— Серьезно. — Теперь его голос опять стал живым. — Например, я знаю, что ты ночевала у меня дома.
— Экстрасенс, тоже мне! Твоя мамаша позвонила и доложила.
— Не звонила… Ты спала в моей комнате. Ненароком покопалась в книжном шкафу.
— Предположение. — Она скрестила руки на груди.
— Нашла две тетради. Сначала пролистала ту, что в черном переплете. Красную — потом, так? О работах Мещерякова узнала оттуда. И это доказательство твоих сверхспособностей
— Ладно. В тот вечер в ларьке не оказалось «Честерфильда». И ты купила две пачки «Джон Плей», так? На душе было погано, думала, что не уснешь. Хотела купить бутылку джина. Но, во-первых, постеснялась мамы, во-вторых, побоялась нарваться на суррогат. Купила баночку джина. Зеленую такую, да?
— «Гордон».
— А ночью тебе снились церкви, торчащие из воды, и толпы слепых, да? Ты проснулась и долго сидела у окна. Той ночью дул сильный ветер и дико орали разбуженные галки. Было тепло, но тебя трясло от озноба… Не хотелось верить, что все написанное в тетрадках — правда. И решила поехать ко мне, на этот остров.
— Боже, — выдохнула она. — Откуда ты все знаешь?
— Когда познаешь себя, читаешь других, как раскрытую книгу. Мальчик-фотограф, что приехал с тобой… Я ему разрешил снимать в клинике только ради тебя. Кто он?
— Так. Партнер.
— В каком смысле?
— В американском. «Держись, партнер!» «О’кей, партнер». «Прикрой спину, партнер!»
— Настя, не мое дело. Хотя ты с ним регулярно спишь. Он предаст тебя. Уйдет, а потом предаст. Ты и знать не будешь.
— Хорошо! — Она пробежала по холодному полу, села на край жесткого топчана. — Тогда и я скажу. Слепые, церкви, черти лысые… Не будем об этом. Сам-то куда влез? Да, читала тетрадки. Черненькую, потом красную. И кое-что еще. В Ленинку как первокурсница бегала… Все работы по этой теме курировались спецслужбами, это и дураку ясно.
— Вернее, велись на их базе.
— Хрен редьки не слаще. Мне что ЦРУ, что КГБ — без разницы. Одна шайка. Твой Мещеряков под конторой сидел, дураку ясно. Думаете, вы с Мещеряковым самые умные? Папочка мой, хоть боком, но к этому миру причастен. Я у него часто жила, наслышалась… Про безотходное производство. Они своих и своего никогда не отпускали. Не уверена, что вы на этом острове отсидитесь. Испугалась за тебя, идиота, вот и приехала.
— Кто собака, а кто хвост, и кто кем вертит, покажет время. А про безотходное производство позволь добавить… Кроме прочего, все спецслужбы отлично умеют утилизировать отходы. Так что следов не остается. Поэтому, если сдуру решила накропать про Мещерякова и этот остров, забудь. И за меньшее со свету сживали.
У реки низко и печально загудел катер. Настя резко повернулась, принялась собирать одежду.
— Не торопись. Мещеряков в городе, я за старшего. Без моей команды катер не отвалит.
— Хватит, свидание больного с родственниками окончено!
— Брось дурить, Настя. — Он протянул к ней руку, но она отпрянула в сторону.
— Отстань. — Взвизгнула молния на джинсах. — Ты действительно изменился, Виктор.
— Не настолько, чтобы наплевать на то, что у нас было. Захотел бы, тебе и в голову не пришло бы сюда приехать. Я серьезно.
— Ох… — Она надела майку и села рядом. Погладила его по груди. — Глупые мы с тобой. Что вместе не жилось?
— Настя, запомни, что я сказал.
— Ладно, Заратустра ты мой. Давай поцелуемся на прощание. На пристани не будем. А то медсестры разревнуются и объявят бойкот. Что тогда делать будешь?
Глава пятая. Руны воина
Искусство ближнего боя
Телефон всегда звонит не вовремя, давно уяснил Максимов. Весь вечер он косился на подозрительно притихший аппарат. По закону подлости он зазвонил, когда Максимов принялся чистить пистолет.
Ежевечерняя процедура давно стала своеобразным ритуалом. Если позволяла обстановка, Максимов старался выполнить его полностью, суеверно придерживаясь малейших деталей.
Для начала следовало расстелить газету, сверху покрыть чистой, желательно белой тряпочкой. Положить пистолет стволом к двери или окну, зависело от ситуации. Потом смочить ветошь маслом, вытереть пальцы о правый угол тряпочки — непременно правый! — и закурить. Сигарету приходилось держать в углу рта, морщиться от дыма, но в этом был дополнительный кайф.
Тонкость удовольствия от курения, когда руки заняты, разъяснил ему давний друг Юрка. Тот всегда брился с сигаретой в зубах. Все ржали, наблюдая, как он отчаянно корчит намыленную рожу, пытаясь перегнать сигарету из одного угла рта в другой. А Юрка еще при этом умудрялся шипеть, обзывая всех чухонцами, не понимающими толка в удовольствиях.
Лишь отполировав мелкие части, можно было позволить себе перехватить дрожащую сигарету остро пахнувшими оружейным маслом пальцами и стряхнуть пепел. Потом уже переходить к главному — полировке ствола.
Как и следовало ожидать, телефон зазвенел именно в этот момент.
Максимов чертыхнулся, поймал налету столбик пепла, растер о штанину. В секунды собрал пистолет, щелкнул обоймой и передернул затвор.
Шутка старая — позвонить по телефону и в этот же момент попытаться выбить дверь. Хорошо срабатывает, если знаешь, где находится телефон. Есть шанс уйти с линии огня. Специально для этого случая Максимов разорился на радиотелефон. С трубкой, из которой торчал черный штырек антенны, можно было разгуливать по всей квартире.
Он беззвучно прошел к двери, посмотрел глазок и лишь потом нажал кнопку на трубке.
— Слушаю.
— Максима можно?
— Это я.
— Вам привет от Никиты. Он просил оставаться дома еще три дня.
— И ни в магазин, ни по бабам?
В трубке ненадолго замолчали, потом уже другой голос сказал:
— По бабам можно. В магазин — тем более. Особо не пить. И каждый день в десять часов утра быть у телефона.
— Хорошо что не вечера, — буркнул Максимов. — Все?
— Да. До встречи.
Максимов вернулся в комнату. Взял со стола новую сигарету, стал собирать обрывки ветоши в пакет из-под молока.
«Через три дня бросят в работу. Отпуск окончен. — Он погладил теплую рукоять пистолета и вздохнул. — Не беспокойся. Ритуал сбили, но это не дурной знак, не напрягайся. Бывало и хуже, но проносило. — Опять зазвенел телефон. — Черт, как прорвало!»
Квартира до Максимова пустовала с месяц, но до сих пор его тревожили вечерние звонки. Судя по мужским голосам, предыдущий жилец был «лицом кавказской национальности». Явный перевес женских голосов ближе к полуночи говорил, что сын гор импотенцией не страдал.
— Да! — бросил Максимов в трубку и покосился на дверь.
— Это клуб «Природа»? Я насчет собаки…
— Нет, барышня, это институт землетрясений!
— Ой! А мне дали этот телефон.
— Не могли, — строго прервал ее Максимов голосом начальника режима из отставных вояк. — Это секретное учреждение.
— Извините. А вы не шутите?
— Шучу, конечно. Квартира это. Из домашних животных у меня только тараканы. Пока, красавица.
«Сигнал принят», — мысленно добавил он. Об этом звонке они договорились с Посланником. Его вызвали на последний контакт, когда и как произойдет новый — думать было рано. А о том, что его может и не быть вовсе, думать не хотелось.
Через десять минут он вышел к мусоропроводу. Ветошь, лоскутки, тряпки и газеты были рассованы по разным пакетам. Содержимое ведра обильно полито сверху уксусом, чтобы перебить характерный запах ружейного масла.