Ричард не успел совсем немного: к девушкам подошел молодой офицер и протянул Анастасии руку — это было приглашение на мазурку. Ричард остановился. Анастасия все еще смотрела на него. Офицер, по-прежнему ожидавший ответа от нее, развернулся и посмотрел на Редсворда.
Это был высокий стройный молодой человек лет двадцати пяти. Красивый, он имел надменное выражение лица, пышные гусарские усы и офицерский мундир.
Господа молча смотрели друг на друга: Ричард спокойно, а офицер — с вызовом.
— Вы не знакомы? — произнесла Анастасия. — Борис, это маркиз Ричард Редсворд, друг Дмитрия Григорьевича Воронцова.
— Поручик Курбатов Борис Иванович, — представился гусар, надменно приглаживая пышные усы.
— Имею честь, — ответил Ричард.
— Прошу нас извинить, — сказал поручик и бесцеремонно увел Анастасию.
Дмитрий был возмущен до глубины души.
Он знал Софью с детства. Владимир Дмитриевич часто говорил, что хочет породниться с Ланевскими. Софья всегда была к нему расположена. И он был в нее влюблен. Так почему стоило ему уехать, как она, любившая его, стала принимать ухаживания Кости? Это было весьма сильным ударом.
Но письма-то, письма!
Да, Софья действительно ему писала. Писала много — и все ерунду. Ну, право, что он мог ответить на рассказ о бале в Михайловском дворце? Выразить восхищение, что ее красота не осталась незамеченной. Это глупо. Или написать пылкое ревнивое послание, полное оскорбленных чувств и израненных надежд? Да с какой стати? Он ей не муж и даже не жених.
А что он мог ей написать? Очередной вздор о пылких своих чувствах? Очередной отчет о проведенном дне? Придуманную историю о скучном времяпрепровождении вдали от возлюбленной? Не мог же он написать ей правду о кутеже, пьянстве и парижских проститутках.
И все же Дмитрий чувствовал, что своим молчанием и редкими, сухими и крайне лаконичными ответами он убивал в ней интерес к своей особе.
Но как, какого черта он мог забыть ее? Она прекрасней всех, кого он видел. Быть может, среди женщин, с которыми Дмитрий близко знакомился во время путешествия, и попадались хорошенькие, но в них не было невинности Софьи, ее нравственной чистоты.
Размышления молодого повесы прервал знакомый голос.
— Весь в отца: такой же гордый и самодовольный. — Голос принадлежал княгине Марье Алексеевне.
— А мне он показался учтивым человеком, — возразил Демидов.
— Опомнитесь, мой милый, он же Редсворд! — воскликнула княгиня.
— Довольно, — сказал Владимир Дмитриевич, — маркиз Редсворд — мой гость, и я не желаю слышать о нем подобных отзывов.
— О, Владимир, только ради вас, — ответила Марья Алексеевна.
— Не будем забывать, мы на балу, на дне рождения вашей внучатой племянницы, — напомнил Воронцов.
— И правда, — согласился Ланевский, — давайте же поговорим о бале…
Дмитрий поспешил ретироваться, и успешно сделал это, оставшись незамеченным.
За эти полчаса он и думать забыл о своем друге.
Но отчего такая враждебность, такая неприязнь? Об этом, пожалуй, следует спросить дядю.
«Но где же Ричард? Вот же он! Стоит один, угрюмый, как и я. В руках бокал шампанского. Похоже, и его постигла неудача».
— Ты удручен? — спросил он Ричарда.
— У вас, в России, странный есть обычай, — ответил Редсворд, — грубите незнакомцам без причины.
— Ты про княгиню Марью Алексеевну? — вспомнил Дмитрий отрывок только что подслушанного им разговора.
— Она не слишком приветлива, — согласился Ричард, — однако я сейчас думал не о ней.
— Так кто же нагрубил тебе, мой друг?
— Борис Курбатов, ты знаком с ним?
— С Борисом-то — конечно же знаком! — воскликнул Дмитрий. — Что произошло?
— Хотел пригласить барышню на танец, — начал Ричард, — уж было подошел к ней. И вдруг он вырос между нами, как из-под земли. Ее увел, а меня смерил надменным дерзким взглядом.
— Уж не Анастасия ль Александровна та дама? — лукаво улыбнулся молодой граф Воронцов.
— Ты прав, — кивнул Ричард.
— Эх, брат, ну выкинул ты штуку! — рассмеялся Дмитрий.
— В чем дело? — недоумевал маркиз.
— Все дело в том, что Борис давно и безнадежно в нее влюблен, — сказал граф, закончив смеяться.