— Все верно, — кивнул старик, — я учил тебя быть одинаково вежливым и учтивым со всяким, учил ко всем относиться в соответствии с делами их, а не с национальностью.
— В таком случае, отец, я не совсем понимаю, чем вызвано ваше неодобрение, — произнес молодой князь.
— Ты понял бы это, если бы умел дослушивать своего собеседника до конца, а не обрывать его на полуслове, — строго ответил Суздальский. — Твой друг еврей и мелкий чиновник. Он не принадлежит к нашему кругу. Ты не можешь общаться с ним на равных в обществе.
— Отчего же?
— Оттого что общество еще не готово впустить в свой круг еврея без происхождения.
— Но, отец, этот человек — один из самых благородных людей, которых я когда-либо знал, — вступился за друга Петр Андреевич, — а его воспитание, манеры сделают честь любому дворянину.
— Но он не дворянин, — отрезал старый князь, — и общество никогда не признает его за равного себе. Ты введешь его в свой круг общения — я не сомневаюсь, что твой друг мечтает об этом, — и общество посмеется над ним, унизит, раздавит его.
— Нет, отец, — вспыхнул Петр Андреевич, — здесь вы не правы. Я покажу обществу блестящего, умнейшего, образованнейшего человека. И я докажу свету, что мир не единственным дворянством дышит!
— Ты потерпишь неудачу.
— Вот и посмотрим! — дерзко заявил молодой князь. — Я готов бросить вызов нашему обществу.
— Ты готов удовлетворять свои амбиции, — уточнил Суздальский. — А Герман? О нем ты подумал? Его чувства ты учел? Что будет с этим молодым человеком, если я окажусь прав, если общество раздавит его, надругается над его нежными чувствами? — Каждый вопрос старого князя эхом отдавался в столовой, и каждое слово его словно гроза обрушивалось на Петра Андреевича.
— Больше всего на свете Герман хочет доказать свету, что он достоин его, — холодно ответил молодой князь.
— Свету бессмысленно что-либо доказывать, — медленно произнес Андрей Петрович, обретя былое спокойствие. — Свет совершенно не заботят личные качества человека, его достижения, ум — все это на втором плане. На первом месте стоят происхождение и состояние человека — так всегда было и всегда будет. Забудь о мысли представить его свету.
— Отец, вы ошибаетесь, и я вам это докажу, — процедил сквозь зубы Петр Андреевич.
— Мне тоже ничего не нужно доказывать, Петр Андреевич, — произнес старый князь, — я восемьдесят лет прожил на свете, и восемьдесят лет я прожил в свете. Поверь же мне: я знаю его вдоль и поперек. Твои стремления похвальны. Но предупреждаю тебя: они не принесут твоему другу ничего, кроме горя, отчаяния и унижения, а тебе достанутся разочарование и чувство вины. И молись Богу, чтобы ошибка твоя не привела к непоправимым последствиям. Рана, которую Герман получит, оказавшись лицом к лицу с этим светом, уничтожит его целиком. Ты потеряешь своего друга.
Петр Андреевич слушал отца — человека старого и неоднократно наблюдавшего за тем, как эпохи сменяют друг друга.
Столько лет, столько событий, столько перемен. Россия не та, что была при государыне Екатерине. Нравы за шестьдесят лет порядком изменились. Старик не в силах осознать, что мир не стоит на месте, но на всех парусах летит вперед, что эпохи сменяют друг друга, и чем дальше, тем быстрее это начинает происходить. И нравы — нравы тоже меняются, и так же быстро, как и эпохи. Люди быстро привыкают ко всему новому, необычному. Увы, старому человеку понять это никак невозможно.
Увы, нравы не поспевают за эпохами. Меняются времена, меняются моды, меняются государи. Но не одно поколение потребуется на то, чтобы изжить из человеческих умов древние предрассудки. Человечество никогда не избавится от предрассудков. Старые предрассудки сменяются новыми, однако ничего не меняется, за исключением моды, царя и календаря.
Закончив обедать, Петр Андреевич встал из-за стола.
— Благородство не имеет происхождения, — сказал он напоследок. — Благородным человеком может быть и русский, и еврей, и англичанин.
— Кстати, об англичанах, — вспомнил старый князь, — на днях я получил письмо от моего старинного друга, герцога Уолтера Глостера. Он написал мне, что его сын и наследник маркиз Ричард Редсворд прибыл в Петербург и остановился в доме Воронцова.
Князь Суздальский сделал паузу, однако Петр Андреевич не спешил его перебивать. Он опустился обратно на стул и стал ждать продолжения. И оно последовало:
— Лорд Уолтер написал сыну письмо и просил меня передать его Ричарду.
— Но почему герцог не написал напрямую Воронцову?
— Дело в том, Петр Андреевич, что я друг Уолтера Редсворда. Единственный его друг в Петербурге. Все остальные для него — враги, — внушительно сказал Суздальский.