— Пожалуйста! — крикнул Клаус. — Речь идёт о жизни и смерти!
— Естественно. — Олаф ухмыльнулся и повернул ручку. — Уж мой помощник добьётся от вас, где сахарница, даже если ему придётся разорвать вас на кусочки!
— Послушайте моих друзей! — взмолилась Фиона. — Так точно! Мы в ужасном положении!
— Не сказал бы. — Граф Олаф гадко улыбнулся.
Дверь со скрипом открылась, и глазам детей предстала маленькая пустая комната. В ней не было ничего, кроме табурета, на котором сидел какой-то человек и с явным трудом тасовал колоду карт.
— Разве воссоединение семьи может быть ужасным? — И с этими словами Олаф втолкнул детей в комнату и захлопнул за ними дверь.
Вайолет и Клаус посмотрели на олафовского сообщника, потом повернули шлем так, чтобы и Солнышко могла его увидеть. Бодлеры, конечно, нисколько не удивились, что человек, тасовавший карты, их старый знакомый — тот самый крюкастый. Присутствие его отнюдь их не обрадовало, к тому же они испугались, что пребывание на гауптвахте сделает невозможным спасти Солнышко от растущих внутри шлема грибов. Но, посмотрев на Фиону, они увидели на лице миколога удивление и радость при виде того, кто встал с табурета и в изумлении замахал крюками.
— Фиона! — воскликнул он.
— Фернальд! — отозвалась Фиона.
И Бодлерам подумалось, что, может быть, им все-таки удастся спасти Солнышко.
Глава десятая
То, как действует печаль в том или ином случае, — одна из самых непонятных загадок на свете. Если вас охватила глубокая печаль, у вас может возникнуть ощущение, будто вы охвачены огнём. И не только из-за сильнейшей боли, но и оттого, что печаль окутала вашу жизнь, как дым от громадного пожара, и вы уже не различаете ничего вокруг, кроме собственной печали. Точно так же, как дым скрывает окрестность и вокруг все становится сплошь черным. Даже радостные события для вас подёрнуты грустью, так же как от дыма на всем, чего он касается, остаётся дымный цвет и запах. И даже если вас обольют водой с головы до ног и вы промокнете и в какой-то мере отвлечётесь, все равно это не излечит вас от печали. Так же как пожарная команда потушит огонь, но не воскресит того, что сгорело. В жизни бодлеровских сирот, как известно, глубокая печаль сопутствовала им с той минуты, когда они услыхали о гибели родителей. По временам им приходилось словно отгонять дым с глаз, чтобы различить даже самые радостные события. Наблюдая, как обнимают друг друга Фиона и крюкастый, Вайолет с Клаусом испытали ощущение, будто дым их несчастий заполнил маленькую камеру. Им невыносимо было думать, что вот Фиона нашла давно пропавшего брата, а им скорее всего никогда больше не увидеть своих родителей и далее грозит потерять и сестру, судя по тому, как ядовитые споры медузообразного мицелия вызывали у Солнышка все более и более глубокий кашель.
— Фиона! — воскликнул крюкастый. — Это и правда ты?!
— Так точно! — Микологиня сняла свои треугольные очки и вытерла глаза. — Никогда не думала, что снова увижу тебя, Фернальд. Что у тебя с руками?
— Не будем об этом, — быстро ответил крюкастый. — Почему ты здесь? Ты тоже присоединилась к Графу Олафу?
— Нет, конечно, — решительно заявила Фиона. — Он захватил «Квиквег» и посадил нас на гауптвахту.
— Так, значит, ты присоединилась к этим отродьям, к Бодлерам. Я и сам мог бы догадаться, ты ведь у нас паинька.
— Я не присоединилась к Бодлерам, — так же решительно ответила Фиона. — Это они присоединились ко мне. Так точно! Я теперь капитан «Квиквега».
— Ты? — удивился олафовский приспешник. — А что случилось с Уиддершинсом?
— Он исчез с лодки. Мы не знаем, где он.
— Туда ему и дорога. — Крюкастый ухмыльнулся. — Плевать я хотел на этого усатого дурака. Из-за него в первую очередь я и ушёл к Графу Олафу! Вечно орал: «Так точно! Так точно! Так точно!» — и шпынял меня. Вот я и удрал, и вступил в театральную труппу Олафа.
— Но Граф Олаф чудовищный негодяй! — возмутилась Фиона. — Он с пренебрежением относится к другим людям. Он замышляет всякие коварные интриги и заманивает людей в ряды своих сторонников!
— Ну да, это его плохие стороны, — признал крюкастый. — Но у него много хороших. Например, у него замечательный смех.
— Это не извиняет его злодейских поступков! — возразила Фиона.
— Останемся при своих мнениях, — ответил крюкастый, употребив избитое выражение, которое в данном случае означало «Может, ты и права, но я сейчас растерян и не готов с тобой согласиться». Он небрежно махнул крюком сестре. — Отойди в сторону, Фиона. Пора сиротам сказать мне, где сахарница.