Они едут тогда еще быстрее, но ровною рысью. Ничто не будет задерживать осей — ни колеи, ни камни. Лиловая заря восходит, солнце появляется. Попов бьет в ладоши:
— Как хорошо, день!
И, чтобы позабавить ребенка, мужик напевает плясовую, песнь изгнания и бедности, песнь иронии народной:
— О ком ты поешь? — спрашивает удивленный Попов.
— О господах, хозяевах полей.
— Полей?
— Да, земли.
Попов не понимает. Он спрашивает:
— А разве у земли есть хозяева?
Мужик одним ударом кнута погоняет лошадей. Он кричит на них яростным голосом:
— Ксс! ксс! чертенята! И обращается к сыну:
— Бедный только умоляет, богатый отвечает только жестокими словами.
— А мы, отец, богаты мы или бедны?..
— Посередине между тем и другим, — сказал мужик просто.
Полдень! они въезжают в большой город. Тесть очень обрадован. Он дает им кубок чаю, предлагает пироги, пулярку, дает мужику дагестанскую трубку, а Попову фарфорового казака, который высовывает язык. Тесть осведомляется, хорошо ли идет торг башмаками, много ли меду и как здоровье бабы?
Наконец мужик говорит:
— Я приехал за двумя мехами кобыльего молока, ты мне дашь от твоей кобылы.
— Вот они.
— Потом за жирной овцой.
— Сегодня утром я продал последнюю.
— Потом за звонкой флейтой.
— У меня их три, выбирай.
Мужик свистит во все три флейты и берет ту, которая резче всех, потом все идут гулять вместе. Они смотрят на хорошеньких барынь, развалившихся на подушках в своих возках, смотрят на красивые лавки, на людей, разговаривающих по-французски на улицах, и, насмотревшись на все это, мужик решает:
— Пора уже, надо ехать.
И вот отец и сын едут опять по полям, долинам, равнинам, и опять, как и утром, Попов расспрашивает мужика:
— Отец, есть у тебя флейта?
— Да.
— А пчелы любят музыку?
— Как простые люди, — повторяет Стацевско. И он дергает вожжи.
— Пошел, батенька! пошел, голубчик!
Вороные кони словно летят над землей. Они оставляют за собой дороги, рвы, обрывы, реки, большие живые изгороди. И вдруг надвигается степь — как море… Они едут еще быстрее, — ничто не задержит осей — ни колеи, ни камни. Ясный вечер восходит над полем, луна появляется, Попов бьет в ладоши.
— Как хорошо! ночь!
Мужик напевает плясовую:
— Как красиво — черно! — кричит Попов, довольный, что подвигается в невидимое пространство.
Вот уже два часа, как они несутся в галоп. Месяц светит. Пот на лошадях дымится при лунном свете. Они все мчатся. Восемь подков сливаются в одно сверкание!
— Ксс! ксс! пасхальный барашек! Ксс! ксс! горлинка моей крыши! — кричит мужик своим лошадям.
Но вот внизу у колеса зажигаются две белые точки. Мужик Стацевско чувствует, как легкая дрожь пробегает у него по бокам. Но он храбрее пандура [пандуры — неустрашимая гвардия венгерских королей], сильнее бомбардира; он хлестнул волка кнутом по глазам, волк перебегает с правой стороны на левую, и в то время, как мужик бьет его еще раз кнутом, другие белые точки зажигаются направо и вот уже два волка бегут за телегой. Они прыгают и молча смотрят на мужика…
Стацевско наконец чувствует страх. Он смотрит на бесконечную темную равнину и, опуская взор, видит не четыре, а тридцать золотых точек, прыгающих вокруг него!
— Го, го, го! голубчик! батенька! скорей! скорей!.. И подгоняемые лошади подымают копыта, вытягивают шеи, фыркают. Они так бегут, что кажутся вдвое длиннее.
— Го, го, го! Рай, ра, рай! — рычит Стацевско.
Мужик правит стоя, сильно натянувши вожжи, шапка у него на затылке, глаза широко открыты, смотрят прямо во тьму. Но за [ними] уж мчится целая толпа волков. Слышно дыхание, слышно, как скребут землю когти, будто бежит стадо.
— Го! ай! ра! рай! голубчик! батенька! бегите скорей! И телега летит, мчится, как тень. Стацевско стоит, как ямщик, мрачный почтовый возница с пламенными глазами. Ему страшно… Ему кажется, что вот-вот волки бросятся на него, схватят его за одежду, вонзятся в руки, прыгнут на лошадей, перервут вожжи, разорвут сына. А Попов смеется, он ничего не понимает! По временам он поигрывает на флейте и смотрит на звезды.