— Ему вторую Звезду повесили.
— Ну-у?!.. — радостно выдохнул Василь. — Ивану?!
— Ивану Никитовичу, товарищ Василий Александрович.
— Так мы, это, из одной деревни, — понурился Василь.
— Куда направляетесь?
— В станице Алексеевской находилась моя спецгруппа. Ищу… — объяснил Василь, уже ни на что не надеясь.
— Ефрейтор с вами?
— Так точно, со мной.
— Ладно, сержант, на первый раз отпускаю. Скажи спасибо фамилии.
— Спасибо, товарищ капитан!
— Хорошо-хорошо. Как добираться будешь?
— На попутке…
— Выходите за город вон по той дороге, а там как повезет.
И капитан с двумя бойцами медленно пошагал по площади, не оглядываясь.
— А вы правда земляк? — во все глаза смотрел на Василя Корневич. — Из одной деревни?
— Тот же с Украины, а я белорус, дурило! — с облегчением захохотал Василь. — Давай быстрей, пока нас опять не заловили…
До станицы они добрались поздним утром.
Пыльный шлях с высоченными тополями лежал пустой, ни человека на нем, ни собаки. В прореженных садах кое-где сожженные хаты, но запах гари на пепелищах уже выветрился.
— Ишь, тишина какая! — кивнул на станицу Василь. — Будто и войны нет, а, Ванька? Будто не было ничего.
— А что здесь было? — спросил тот.
— Скоро узнаешь.
И уверенно направился в тот край станицы, где и мост, и хата бабы Натальи, и Мельниченко с помощниками.
Шел по станице, ничего не узнавая, ни старых верб, ни мосточка через яр, ни двухэтажного здания сельсовета, еще недавно с него свешивался флаг со свастикой, теперь трепещется наш.
— Глянь, Ванька, наше знамя прицепили, советское. Во, гады…
— Ну правильно, — едва поспевал за ним Корневич. — Наше, какое же еще…
— А где они моих ребят закопали? Ничего, сейчас расскажут…
Сильно припекало, Василь раздраженно отмахивался от слепней, вытирал с глаз пот, ругался.
Вот и хата. Сейчас она совсем не такая, какой ее помнил Василь. Конечно, из кучи навоза обзор не тот.
Вошли во двор. Василь едва сдержался, чтобы не заглянуть сначала в хлев. Нет, надо в хату. А ведь он ни разу и не был в ней, не довелось погостить. По-хозяйски распахнул дверь, только на мгновение остановился на пороге — и в темную прохладу жилья.
Баба Наталья доставала из печи чугунок с варевом, оглянулась на стук двери — и ахнула, выпустив из рук ухват.
— Добрый день в хату, — скинул Василь с плеча мешок, лямки которого изрядно натерли плечи за дорогу. — Узнаешь, бабка?
— А бо-о… — закрыла Наталья рот уголком платка. — Откуль это ты?
— Нечистая принесла, — криво усмехнулся Василь. — Горилка есть? Тащи, баба Наталья, на стол. Нам сейчас без горилки не обойтись.
— Дак, это, с похорон осталась…
— С похорон? А дед Михайло где?
— Сорок дней как поховали. Не выдержал мой дед, в ту же ночь, как вы уехали, лег вот так на кровать и больше не поднялся. Сразу после вас… — Наталья вытерла рукой глаза.
— В ту же ночь, говоришь? — придвинул к столу табуретку Василь. — Проходи, Иван, помянем человека.
— А где твой чернявый? — вглядывалась бабка в Ивана. — Тот был как цыган.
— Отрезали ноги цыгану.
Василь достал из мешка консервы, сахар, хлеб.
— Обе ноги до колена. Сына нету?
Баба Наталья, будто не расслышав, бегом кинулась в сени.
— Боится про сына, — подмигнул Василь Ивану. — Ничего, нам ее сын не нужен.
Иван, мало что понимая, пожал плечами.
Баба Наталья принесла наполовину заполненную кварту, кусок пожелтевшего сала, три луковицы:
— Голодно у нас…
— Ничего, все, что на столе, тебе останется, — налил в два стакана мутную самогонку Василь. — Ну, нехай ему земля пухом…
Торопливо закусили, Василь налил еще раз:
— У православных три чарки надо.
Баба Наталья дрожащими руками поправляла черный платок, все пыталась что-то сказать — и не решалась. Выпили по третьему разу, Василь закурил, стараясь не смотреть на хозяйку. Корневич встал и открыл окно, высунулся из него, наверно, запьянел.
— Ну, баба, — поднялся Василь, — докладывай.
— Шо?! — испугалась та.
— Называй, кто выдавал наших.
— То я ж не знаю… Мало шо люди языками мололи…
— И Мельниченки не знаешь? Того самого, что в хлев приходил?
— Чому, знаю… — опустила глаза баба Наталья. — Его сын старший был в полиции. И сам…
— Где живет?
— За сельсоветом третья хата, рядом две спаленные, а его уцелела… Кинь, на шо он тебе! Сын с немцами утек, то он с невесткой остался. Кинь, нехай его совесть заедает…
— Такого заест… — Василь завязал пустой мешок, взял в руки автомат. — Ладно, баба Наталья, не поминай лихом. За старика своего прости. Это ж из-за нас он…
— Все там будем.
— Конечно, все, только одни раньше, другие позже. А кому и помочь надо. Пойдем, Ванька.
Корневич, уже кое-что поняв, качнул головой, будто отказываясь, — и потащился, нога за ногу, следом за Василем из хаты.
Чем ближе к сельсовету, тем больше Василь ускорял шаг. Горело лицо, не понять, от водки это или от жары. Сердце стучало в ушах, кипела в жилах кровь. Не шел — летел.
Где-то сзади спотыкался Иван. Василь ни разу не оглянулся, но знал: никуда Ванька не денется.
Да, все правильно: сельсовет, две сожженные хаты, одна уцелевшая. Вот и тетка навстречу.
— Хата Мельниченков? — не здороваясь, спросил Василь.
— Ихняя… — шарахнулась от него женщина.
Во дворе было пусто, откуда-то потягивало дымком. «Богатые, сволочи…» — охватил он взглядом широкий двор с хлевом и овином, над плетнем тяжело свисали головы подсолнечников, на сотках стена кукурузы.
Сильно прихрамывая от внезапной боли в раненой ноге, пролетел мимо пустых окон к двери хаты. Широко открыл — и кинулся, будто головой в прорубь. В темной хате сразу увидел, как метнулась за занавеску молодая женщина. Но не успел он оглядеться, как молодуха выскочила назад с ребенком в руках, заступила ему дорогу:
— Никого нет!
Ребенок, выхваченный из люльки, сучил руками и ногами, кричал.
Василь молча отодвинул ее, прошел к двери в чистую половину хаты. С кровати уже поднимался человек в армейских штанах и нательной рубахе, испуганно загораживаясь рукой от неожиданного гостя.
— Сиди-сиди, голубок, — стал в дверях Василь, уперся руками в косяки. — Не узнаешь, господин Мельниченко?
— Где-то виделись?.. — еще раз попытался тот подняться.
— Сидеть! — гаркнул Василь. — Можно сказать, что и виделись. Не помнишь, как в хлев к бабе Наталье забегал? Десантников ловил? С немцами ты тогда бегал, не помнишь?
И увидел, как задрожали руки Миколы Мельниченки, как побледнело лицо, как шаркнула по полу босая нога.
— Вспо-омнил!.. — удовлетворенно протянул Василь. — А я тогда в закутке прятался, под навозом. Ты вот так в воротах стоял, а я в говне. Не нашел ты тогда меня, Мельниченко.
— Д-дак я ж… не хотел н-найти…
— Дядько, дядько… — стучала Василя по спине молодуха, стараясь проскочить в комнату к свекру. — Пустите!..
— Корневич, убери женщину, — не поворачивая головы, приказал сержант.
Иван, которого не слыхать было, не видать, стал молча отжимать ее в угол. Заходилось в крике дитя, вопила женщина. Василь почувствовал: еще немного, и он не выдержит.
— Поднимайся, — ступил он в комнату. — Пойдем.
Микола послушно поднялся, споткнувшись о сапоги у кровати, оглянулся на Василя.
— Обуваться не надо.
В углу возились Иван с женщиной, но ребенок, как ни странно, вдруг затих.
— Давай-давай, за хлев, — подтолкнул Миколу в спину Василь.
— Я тебе денег дам, солдат, — заговорил во дворе Микола, — много денег! Иди себе своей дорогой, а я тебе золото… На шо тебе моя жизнь, возьми деньги. Чуешь, солдат, золото…
— Иди-иди, сука…
— Мы ж не на войне, солдат, — попытался повернуться лицом к Василю Микола. — Шо было, то было, давай полюбовно… Война кончится, а у тебя золото…