— Хороший сторож, — похвалил я пса.
— Идите за стол! — показалась в дверях сеней Ганна. — Кровянка уже поджарилась.
Это была царская еда — кровянка с гречневой крупой.
После завтрака мы с Николаем отправились по хатам, на которые нам указали в сельсовете. Однако деды и бабки, жившие в них, о чертовщине ничего не слышали.
— Нема, — пожал плечами девяностолетний дед Петро. — И никогда не было.
— А до войны? — спросил Николай.
— До войны, конечно, попадались, — закряхтел дед. — Вы у кого остановились?
— У Степана.
— Это который свинью сегодня забил? Вот и шукайте там свою ведьму. Ганну видели?
— Конечно, — сказал я. — Кровянкой угощала. Вкусная.
Мы вернулись в хату Степана. Там вовсю кипела работа. Три женщины под началом Ганны вычищали кишки. Я знал, что домашнюю колбасу сделать непросто. Нужно вычистить, выскоблить и промыть кишки, нарезать кубиками сало и мясо, посолить, поперчить, добавить тмин — и потом только набивать этой массой кишки. Качество колбасы, кстати, и определялось прозрачностью кишок. В некоторых местах сало и мясо пропускали через мясорубку, но мне нравилась колбаса, «пханая пальцем». Она была жёстче, зато и вкус её был первородный.
— Ганна, где нам найти ведьму? — спросил я, войдя в кухню.
— Кого?! — перестала она скоблить кишку.
— Без ведьмы никак статью не написать, — растолковал я. — Говорят, на Коляды они по деревням гуляют.
— Никогда и не было, — пробормотала Ганна. — Откуль у нас ведьмы?
— Не! — забожились остальные женщины. — Они в других деревнях! У нас и знахарки своей нет, в Микитовку ездим…
— Если разобраться, — сказал я, — ведьма есть в каждой хате. Коля, разве твоя жена не ведьма?
— Ведьма, — кивнул Николай, — но не всегда. Между прочим, «ведьма» происходит от слова «ведать».
— Ну да, они про нас всё знают, — согласился я. — Но нам нужна здешняя.
— А зачем? — взглянула на меня Ганна.
У меня от её взгляда по телу пробежал озноб. В чёрных глазах Ганны полыхнул зелёный отблеск, какой бывает у кошек. И у волчиц…
— Статью надо написать, — смутился я.
— Напишешь, — улыбнулась Ганна. — Прямо сегодня ночью.
Вечером мы сели за стол. Сало уже разложили по кадкам, колбасу повесили вялиться на чердаке, окорок нашпиговали приправами и тоже пристроили под крышей.
Степан налил из трёхлитровой банки в стаканы самогонку.
— Ну, с наступающим! — сказал он тост.
— Не надо бы вам сегодня пить, — посмотрела на меня Ганна.
— Почему?
— Сами знаете.
Но я всё-таки выпил.
Степан стал рассказывать про сына, который сейчас служит в армии. Ганна изредка поправляла его. Николай пытался перевести разговор на чертовщину, которая часто начинает шутить перед Колядами, однако его не понимали. Ганна изредка взглядывала на меня чёрными глазищами и усмехалась.
«Интересная женщина, — думал я. — А в молодости и вовсе была красавицей».
Я поднялся, накинул на плечи куртку и вышел во двор.
— Далеко не отходите, — сказала мне в спину Ганна.
На небе сиял молодой месяц рогами кверху, вокруг него густились мелкие звёзды. «Кажется, это к погоде», — подумал я.
Вдруг резко потемнело, в воздухе закружились снежинки, подул резкий ветер. Собака, сегодня утром бросавшаяся на меня, брякнула цепью, заскулила, поджала хвост и полезла прятаться в будку. Я услышал плач младенца, доносившийся из-за угла хаты.
«Откуда здесь ребёнок? — удивился я. — И не видать ни черта…»
Я заглянул за угол. У поленицы дров лежало бревно, и плач шёл от него. Я неуверенно подошёл к бревну. Плач усилился. Я тронул бревно ногой. Оно будто ждало моего толчка и на метр откатилось в сторону. Плач стал совсем громким.
— Что ты плачешь? — шёпотом спросил я.
Бревно вздрогнуло и ещё чуть-чуть откатилось от меня.
— Уважаемый! — услышал я голос за спиной.
Я резко повернулся. Передо мной стоял человек в костюме при галстуке, на голове шапка «пирожком», подмышкой папка с бумагами. Лицо его в темноте трудно было разглядеть, но я отчего-то был уверен, что это председатель поселкового совета.
— Уважаемый, — повторил человек, — ну и как вам наша местность?
— Хорошая местность, — сказал я. — Снега много, но ведь Рождество на носу.
Человеку, видимо, тоже не понравилось, что вокруг столько снега. Он покопытил ногой сугроб, отчего в воздухе завилась метель.
— Не хотите ли прогуляться по деревне? — донёсся до меня глухой голос. — Покажу всё честь по чести. А то и к вдове заглянем, у неё, знаете ли, самогонка знатная.
— Житнёвая? — поинтересовался я.
— Точно. А закусим капусткой с огурцом. Очень хорошая вдова, давно её знаю.
Мне захотелось немедленно прогуляться по деревне, а потом заглянуть к вдове. Разыгравшаяся метель меня нисколько не пугала. Председатель производил впечатление очень приятного, даже солидного человека, который никогда не обманет. Да и вдова мне представлялась этакой видной особой с гибким станом, похожей глазами на Ганну. Верно, она и есть сестра Ганны.
Председатель сделал приглашающий жест рукой, и я, слегка поклонившись, прошёл чуть вперёд. Стежка была узкая, идти по ней можно было только гуськом, хотя я, конечно, предпочёл бы гулять бок о бок с хозяином. Трудно вести беседу с человеком, который у тебя за спиной.
— Алесь! — донёсся до меня знакомый голос.
Я неохотно остановился. Так и есть, Николай.
— Ну, что тебе? — спросил я, слегка отворотившись от него.
— Я за тобой полчаса наблюдаю, — проговорил он. — Что это ты козлом скачешь?
— Козлом? — с неудовольствием посмотрел я на него. — Нет здесь никакого козла. С товарищем мы гуляем.
— И почему сам с собой разговариваешь? — не слушал меня Николай. — Когда это ты успел набраться? Всего полстакана выпили.
— А не хочется ли тебе, любезный, вдовицу навестить? — подмигнул я ему. — Вот там самогон не чета здешнему! Господин хороший, может, возьмём с собой дружка?
Я посмотрел по сторонам, но председателя нигде не было.
— Пойдём домой, — взял меня под руку Николай. — Никогда бы не подумал, что с полстакана полесской самогонки можно так окосеть.
— А бревно? — упавшим голосом спросил я. — Оно ведь плакало, как младенец.
Бревна возле хаты тоже не было.
Мы вернулись в дом. За столом сидел один Степан.
— А где Ганна? — спросил я.
— Ушла спать.
Я пошарил глазами по углам — и не обнаружил ни единой иконы.
— Сколько меня здесь не было? — спросил я Николая.
— Не меньше часа. Я уж беспокоиться начал.
— А Ганна?
— Она сразу за тобой ушла.
На следующий день мы с Николаем уехали в другую деревню. Здесь, в Теребеях, о чертовщине никто с нами не хотел говорить.
Ганну я больше не увидел.
Подвал
Иван Федорович и Иван Михайлович, как всякие соседи по дачному участку, вполне могли поссориться.
У Ивана Федоровича участок шестнадцать соток. Первоначально ему было выделено шесть, но прикупил там, присоединил здесь — и получилось владение с двухэтажным домом из карельской сосны. Да что там говорить — глава фирмы, хозяин. Странно, что он вообще остался на болоте, где и комары, и торф под ногами, в воде железа больше нормы аж в десять раз. Однако вот остался, построился, насадил яблони, кусты смородины и крыжовника, разбил парники и грядки. В иной год они с Татьяной не знали, куда девать клубнику, огурцы с помидорами, капусту. Сам Иван Федорович, конечно, огородом не занимался, жена Татьяна пахала, но и он изредка выходил из дома с лопатой или граблями. А Татьяна молодец. Воткнула в навозную кучу семечки арбуза и дыни — такие экземпляры вымахали, не хуже кубанских. Иван Михайлович, единственный из старых соседей, ел и нахваливал.
У самого Михалыча как было шесть соток, так и осталось. Домишко тоже аховый, из цементно-стружечных плит. Этим летом, правда, он покрыл крышу шифером, до этого с нее свисала лохмотьями толь. Но тут ничего не поделаешь — каждый живет по средствам.