Так что причин для ссоры было достаточно, но Бог миловал, — не воевали.
— Когда участок продашь? — спрашивал иногда Иван Федорович.
— Так ведь самому надобно, — отвечал Михалыч, закусывая огурцом.
— Ничего, — кряхтел помещик, — никуда не денешься, продашь…
И Михалыч понимал, что рано или поздно он действительно продаст участок лысой акуле империализма. Закон жизни — сильный сжирает слабого.
Но до этого Михалыч все же рассчитывал отхватить и свой кусманчик. Подвал! В хоромине акулы таился подвал, с которым могли сравниться разве что закрома Гаврилы Попова, первого московского мэра и, как писали газеты, взяточника и ворюги. Об этих закромах Михалыч вычитал в мемуарах одного кремлевского охранника — и живо представил их, заваленных окороками, бочками, ящиками и банками. Ах, как бы он попировал в тех внуковских подвалах! Сожрал бы целиком свиной окорок, выпил бы цистерну французского коньяку, проглотил бы сотню маслин, и первые две из них съел бы с косточками, закусил бы семгой и осетриной, — и отвалился бы к стенке и запел: «Как по речке-речке плыли три дощечки, эх, трам-тарарам, плыли три дощечки. На одной дощечке…» Ну и так далее.
Татьяна рассказывала Михалычу, сколько и чего она засолила, замариновала, заквасила, и он исходил слюной, слушая глупую бабу. Ну кто об этом рассказывает, даже и лучшему соседу? Нет, подвал он должен был распотрошить — благодаря, вопреки, согласно и не взирая.
Первым делом он раздобыл ключ от основного замка в двери. Татьяна оставила ключ на разделочном столике во дворе, Михалыч незаметно сунул его в карман, назавтра подбросил под крыльцо, — Татьяна обрадовалась находке, как джек-поту в лотерее «Бинго».
— Раззява! — обругал помещик жену. — А если б не нашла? Пришлось бы железную дверь менять.
Татьяна счастливо улыбалась, прижимая к груди здоровенный ключ.
Иван Михалыч тоже вышел на свое крылечко, порадовался.
— Это не «ого», — сказал он, — это ключ от собора.
— Хороший анекдот! — радостно заржал Иван Федорович. — Иди сюда, вискаря выпьем. Слышь, Таня, поп к одной бабе в церкви прижался, она говорит — ого!
Татьяна махнула рукой и ушла в дом за закуской.
— Льда нету, — сказал помещик, — но мы ведь и так можем?
— Можем, — согласился Михалыч. — Откуда изволили приехать? Вижу, штаны новые, бутылочка…
— Бутылку здесь купил, — поморщился Иван Федорович. — А был во Франции. Ну, слушай, я и влип там в историю!
— В какую? — навострил уши Михалыч.
— В Париже взял напрокат машину и говорю Таньке: «Поехали вокруг Европы!» Она говорит: «А чё, поехали». У нас виз нету, но там как и здесь: сунул кому надо и вперед. Мы держим курс на Мадрид, потом в Италию. Макаронники на границе тормозят. Я ему десять зеленых, он мотает головой — мало. Я еще десять. Пропустил. Ну едем, вроде, красиво. Таня смотрит по карте. «Давай, — говорит, — в Женеву завернем». — «Так это ж в другой стране», — соображаю я. — «А нам все одно через Германию возвращаться». Ну ладно, в Женеву так в Женеву. А ехать-то долго.
— Европа, говорят, маленькая, — проявил осведомленность Михалыч.
— Это если на самолете, а на машине как от Москвы до Питера, да еще с остановками. Но в принципе рядом. И границ много. Здесь дай, там дай, порядком гринов ушло. Едем так вечерком, я смотрю на указатель: направо Генёв, налево Лозанна, по-ихнему написано. Через Лозанну короче. «Нету, — говорю, — никакой Женевы, едем через Лозанну». Так и докатили до Парижа. А назавтра Танька говорит: «Ваня, Генёв — это и есть Женева. Язык у них такой». Три дня смеялись.
Михалыч тоже посмеялся. Когда пьешь виски и закусываешь балычком, смеяться хорошо. Но про подвал мысль сидела. Про здешний подвал, дачный.
— А зачем вам Женева была? — спросил он.
— Озеро там хорошее.
— Неправда, — вышла на веранду Татьяна, — я читала, что в Женевском озере присутствуют все фармакологические препараты, которые продаются в аптеках.
— Почему? — удивился Михалыч.
— Потому что писают, — засмеялась Татьяна. — Кто на Женевское озеро приезжает отдыхать? Старички со всего мира. Заходят в озеро поплавать — и писают. А у них уже не моча, а сплошное лекарство. Запад…
— Одним словом, вода хуже нашей, — кивнул головой Михалыч.
— Ладно, тезка, давай, — потянулся к нему рюмкой Иван Федорович. Что русскому здоровье, то немцу смерть.
Они выпили, закусили. Татьяна ушла на кухню.
— А я бы не осмелился без языка вокруг всей Европы, — сказал Михалыч. — В Германии еще туда-сюда: «хальт», «цурюк», «аусвайс». А в Испании или Италии пропал бы.
— Ты и здесь пропадешь, — хмыкнул Иван Федорович. — Кто тебя в Германию пустит?
Михалыч молча проглотил обиду. Когда пьешь чужой виски — терпи. Но взять подвал после этого он был обязан.
— Куда теперь направляетесь, Иван Федорович? — направил разговор в нужное направление Михалыч.
— В Америку, — не стал таиться помещик. — Возьмем с Таней напрокат машину — и с восточного побережья на западное. В Лос-Анджелесе хочу позагорать. А, Таня? Через всю Америку дунем!
— Ой, Ваня, страшно! — выглянула из кухни Татьяна. — Американское кино посмотришь — стрельба да мордобой… И негров много.
— А секс? — подмигнул Михалычу сосед.
— С таким мужем, как ваш, бояться нечего, Татьяна Петровна, — подобострастно хихикнул Михалыч. — Узлом любого завяжет. Геракл!
— Да ладно тебе, — покосился на жену хозяин. — Хотя когда захотим — могём.
Он опрокинул в рот рюмку.
— Когда отправляетесь? — напомнил о себе Михалыч.
— Ты пей, пей, — помахал над столом рукой помещик, отдышался. — Вылетаем в первых числах сентября. А вернемся — как Бог положит.
— Ну да, ну да, — покивал головой Михалыч, побаиваясь наливать себе из почти пустой бутылки. — Дорога ведь дальняя. А с английским у вас как?
— Как с немецким, а также французским, испанским и итальянским. Генёв, одним словом.
— Понятно, — прищурился на бутылку Михалыч, прикидывая, хватит ли зелья на две рюмки. — Американцы, говорят, на русских похожи.
— Это чем? — снова вышла на веранду Татьяна.
— Просторы одинаковы, значит, и люди похожи, — растолковал Михалыч. — Империалисты.
— И негры империалисты? — удивилась Татьяна.
— Некоторые, — стушевался Михалыч. — У нас ведь тоже кавказцы с таджиками…
— Нечего базарить, если не знаешь, — поднялся Иван Федорович, давая понять, что трапеза закончена. — В Москве чеченами весь гостиничный бизнес схвачен, а ты говоришь — таджики.
Иван Михалыч перечить не стал, хозяйское слово — закон.
«Наша акула к ихней в гости плывет, — подумал он. — Интересно, кто кого слопает?»
— Дай время — и с ними разберемся, — будто подслушав его мысли, сказал хозяин. — Зажрались, паразиты.
За неделю, которая оставалась до вылета в Америку, Иван Федорович собирался поставить на крышке подвала пружину с защелкой. Под полом у него многое хранилось, и не только соленья с вареньями. Ближе к зиме на участках начинали шкодничать бомжи и пьяницы с окрестных деревень, лазили по подвалам и погребам, гадили в домах. А тут на днях коммерческий директор рассказал ему про умельца, ставящего на дверях хитрую пружину — туда войдешь, назад не выйдешь. Иван Федорович загорелся, созвонился с умельцем, подробно расспросил — и решил поставить пружину у себя в подвале.
— Она ведь не только дверь защелкнет, но и крышку подпола? — уточнил он.
— Прихлопнет, как в мышеловке, — заверил умелец, тоже, кстати, Иван.
— Не выберется?
— Если только половицы разберет.
— Пол у меня надежный, — хохотнул Иван Федорович. — А стены кирпичом обложены.
Однажды он уже нанимал сторожем Михалыча, но тот доверия не оправдал. Белым днем кто-то разбил окно на веранде. Из дома ничего не пропало, но Михалычу это зачлось — в застолья почти не приглашали. Сейчас вот рюмаху виски поднесли — но это за отъезд в Америку.