— Не хочешь — не пей, — сказал он. — Но скажи: кто был в этих башнях?
— Люди, — пожал я плечами. — Американцы.
— Молодец, — похлопал меня по плечу хозяин. — Ты на работу во сколько идешь?
— В девять.
— Они тоже в девять. А твой начальник?
— Когда как, захочет — вообще не придет.
— Совсем молодец! — восхитился хозяин. — Их начальник тоже еще не пришел. Специально так сделал.
— Ну вы даете! — покрутил я пальцем у виска. — Может, это они сами себе устроили?
— Конечно! — подскочил Аслан. — Им война нужен, он теракт делал! Самый плохой человек — америкос!
Хозяин лично налил Аслану в стакан глоток виски.
— Знаешь, почему бедный победит богатого? — склонил он набок голову.
— Ему терять нечего, — хмыкнул я. — Но у богатых самолеты, ракеты, авианосцы. И доллар, который ты собираешь.
— Я этот доллар сожгу! — на мгновение утратил над собой контроль хозяин.
— А они на Луну летали, — снова уперся я.
«Ну что ты споришь, — сказало одно из моих «я». — Прибьют — где станешь пиво пить?»
Хозяин долгим взглядом посмотрел мне в лицо — и улыбнулся.
— Ты беднее Аслана. Зачем американца защищаешь?
— Из чувства справедливости! — приободрился я. — Этак любого можно убить.
— Я, чтобы убить, тысячу долларов плачу, — поиграл стаканом с напитком хозяин. — Зачем говоришь — любого?
«Шутит? — стал я соображать. — Или нет? Больно дешево — тысяча. Хотя у тебя и тысячи нет, ежели что. А кого ты собираешься убивать? Теща не считается, критик Ухватов тоже…»
Ход моих размышлений прервало появление личности в рваном комбинезоне, испачканном белой краской.
— Я этот хозяин убью! — громко сказал человек, глядя на меня. — Почему говорит — краска не тот?
У террориста был явный молдавский акцент, и я подумал, что его вряд ли допустят к столу в день празднования исторической даты одиннадцатого сентября. Базуки нет в руках, Или хотя бы ножа.
— Иди туда, — махнул рукой хозяин. — Не видишь — разговариваем? Аслан, покажи.
Аслан вскочил, взял террориста под руку и увел в темноту.
— Сослан, скажи. — Хозяин отщипнул виноградину и бросил себе в рот.
«Прямо Сталин, — подумал я. — Как его все-таки зовут?»
Сослан медленно встал, поднял руку со стаканом на уровень глаз:
— Всем знает — Америка нужен война. Зачем столько оружия взял? Ракеты, бомбы, — куда его дет? Теперь он скажет: тебя надо убит, его надо убит, Хуссейн, Арафат — всех надо убит! Народ ему «ура» кричит, он стал герой. Ты война хочешь? У тебя сын, дочка — не хочешь. Все равно война. Аллах все видит, Аллах Америка покарает!
Все, кроме меня, поднялись и выпили из своих стаканов до дна. Я покосился на бутылку «Баварии», сиротливо жавшуюся к ноге. Против войны можно бы выпить, и даже следовало бы, но за покарание нельзя. Эти станут карать, те, а в результате получится как всегда.
— Султан, ГАИ приехал, водка просит, — возник из темноты Аслан.
— Дай, — распорядился хозяин.
Только теперь я как следует рассмотрел его: полный, лысый, с золотой фиксой во рту, на безымянном пальце правой руки перстень с крупным камнем, над верхней губой тонкая ниточка усов. Добрый, видимо, человек, ни патрульным не отказывает, ни ГАИ, прохожего человека пригрел. Настоящий султан. У турецких султанов, правда, главной ценностью считался гарем, у этого гарема я что-то не наблюдаю. Не то что пары-тройки жен и десятка наложниц, — вообще нет особ женского пола, одна «Ауди» последней модели.
— Девка хочешь? — угадал ход моих мыслей Султан.
— Какая девка в наши-то годы, да еще в пятом часу утра? — усмехнулся я. — Домой надо идти. Сдаваться.
— Жена злой? — не отставал Султан.
— Обыкновенная, — зевнул я. — Сегодня, небось, все ваши по Москве гуляют, а, хозяин?
Султан стал выбирать на подносе персик получше. Надоел, видно, я ему.
Все гуляют, — вынырнул из темноты Аслан. — Исмаил на рынка салют хотел делать.
Хозяин что-то сказал ему на своем языке, Аслан ушел в палатку.
Я поднял голову и неожиданно для себя увидел звезды. Огненной рекой уходил в бесконечность Млечный Путь, он же Великий Воз. Мириады солнц дышали в его глубине, завораживали, уводили разум с земли в небо. Возможно, и души тех, кто находился в башнях и самолетах, мерцают сейчас пылинками среди этих солнц. Был, был у меня сон, когда мое сердце вырвалось из груди и унеслось в бездну, наполненную огнями. Там оно должно было взорваться, превратившись в огонь, но… Взорвалось какое-то другое сердце, мое осталось при мне.
Кстати говоря, а где сейчас души убийц, направлявших самолеты в башни? И есть ли у них души? Спросить бы об этом представителей нецивилизованных народов, но мы разговариваем на разных языках. Как же мы тогда будем жить друг обок друга в третьем тысячелетии? Устал, совсем я устал на этом празднике смерти.
Я посмотрел на бутылку «Баварии» в своей руке. Она была наполовину пуста. Н-да, нехорошо получилось. Но и в сторону ее уже не отставишь. Вот оно, помрачение разума от вина. Не хочешь делать — а сделал. Господи, прости нам прегрешения наши вольные и невольные…
— Ладно, нецивилизованные народы, — сказал я, поднимаясь, — кто хочет войны, тот ее получит. Но знаете, почему начинаются войны?
— Почему? — перестал жевать персик Султан.
— Потому что люди разделились на ваших и наших. И виноваты в этом вы.
— Мы?! — уставились на меня три пары черных глаз.
— Вы. Только в исламской религии награждается тот, кто убил гяура. А это и есть развязывание войны.
— Глупый ты, — сказал Султан и бросил на землю недоеденный персик. — Все русский дурак.
Он тоже стал говорить с акцентом.
— Во-первых, не дурак, — оскорбился я, — а во-вторых, не русский.
— Как не русский?! — наклонился ко мне, словно обнюхивая, Султан. — У тебя кожа белый.
— Как говорят братья-хохлы, у нас у всех должны быть гарны волосся и здорова шкира.
— Что такой шкира? — навис надо мной Аслан.
— Шкира — это кожа. А я белорус, — взгрустнул я.
— Белорус тоже русский, — пренебрежительно махнул рукой Султан.
— Только беднее, — вынужден был согласиться с ним я. — Однако заметь: мы бедные — но не с вами. Слушай, а какого хрена они к Лукашенко прицепились? Какое их собачье дело, кого белорусы выбрали своим президентом?
— Кто при-це-пиц-ца? — осторожно осведомился Султан.
— Американцы!
— Э! — утратил он интерес к теме. — Америка свое получил. И еще получит.
«А ведь не договоримся мы с ними, — окончательно протрезвел я. — Но не потому, что у нас разный цвет кожи. Башка не та».
Я бросил под ноги пустую бутылку и шагнул в темноту. Из мест, подобных этой забегаловке, надо уходить не прощаясь.
Тост за Россию
За десять лет в родном городке Николая почти ничего не изменилось, но это уже был другой городок. Те же пыльные улочки, сбегающие к реке, палисадники с пионами и георгинами, заметь тополиного пуха, голенастые девчонки, парочками фланирующие по центральной площади, рыболовы под мостом. Машин стало больше, подержанных иномарок, но их теперь всюду как грязи. А лодки с реки почти исчезли.
То, что город стал чужим, Николай понял в баре. Не успел он взять сто грамм с бутербродом и сесть за столик, как к нему подкатился плюгавый мужичок.
— А хозяину? — заглянул он снизу в глаза.
— Это кто ж здесь хозяин? — брезгливо покосился на него Николай.
— Да мы щас тебя!.. — взвизгнул мужичок. — Пошли выйдем!
— Допью и выйду, — оглянулся через плечо Николай.
У выхода маячили двое молодцов с бычьими шеями, которых сейчас в родном отечестве не меньше, чем подержанных иномарок.
В прежние времена к подполковнику Васину никто из шпаны и близко не смел подойти. Но Васин, во-первых, в отставке, а во-вторых, из чужого стада, двадцать лет живет в Москве. Не пристало в пятьдесят махать кулаками, но куда денешься. С нынешними отморозками договориться трудно.