— Договоримся.
— Я как-то слышал байку о графе Тышкевиче. Он заехал в корчму, хотел поесть, но не сторговался с корчмарём. В корчме в это время сидел местный писарь, который написал стишок: «Ехал пан Тышка, была у него голодна кишка, долго торговался, на три копейки не сторговался и уехал голодный, как пёс».
— Кто такой Тышкевич?
— Магнат. Царь Николай Второй его обозвал «золотой свиньёй».
— За что?
— Не дал в долг денег.
— Сколько?
— Миллион.
— Всего-то?!
— Так то был миллион золотом.
— Сейчас у Абрамовича этих миллионов… — махнул рукой Фёдор Модестович. — Но ты не ответил. Берёшься за книгу?
За книгу мне браться не хотелось. Но и Фёдору Модестовичу сказать об этом было нельзя.
— Работы много, — вздохнул я.
— А ты после работы.
Вообще-то я знал манеру Фёдора Модестовича брать нахрапом, но сейчас мне она не понравилась.
К счастью, подошёл официант принимать заказ. Я с блюдами уже определился, но скромно молчал. Фёдор Модестович долго гонял официанта по всей карте и остановился на телятине на веретене.
— А пьём что? — взглянул он на меня исподлобья.
— Водку, — хмыкнул я.
— Может, коньяк? Или виски? Ты не стесняйся.
Я стесняться не собирался.
— Икра с гречишными блинами, шашлык из осетрины и овощи на ваше усмотрение, — продиктовал я официанту.
— Какие такие блины? — сурово нахмурился Фёдор Модестович и взял в руки карту. — Где ты их нашёл?
Я пожал плечами. Официант усмехнулся. Фёдор Модестович полистал карту, но блины не нашёл.
— Короче, неси что хочешь, — бросил он карту на стол. — Но цены здесь, я тебе скажу…
Возразить на это было нечего. Да где они сейчас нормальные?
— С моим заработком по ресторанам не походишь, — сказал я.
— А что? — покосился на меня Фёдор Модестович.
— Бедный.
— Ты не бедный, ты нищий, — поставил меня на место миллионер. — Писатели сейчас вообще никому не нужны. Тебе книгу предлагают писать? Пиши.
Я крякнул. Может, и были времена подлее, чем нынешние, но мне от этого не легче. Пей свою чашу, пей. И заедай икоркой с блинцами.
— В Польше мне халибут понравился, — сменил я пластинку. — Там его зажаривают в кипящем масле. Можно есть прямо с костями.
— Что за халимон? — без особого интереса спросил Фёдор Модестович.
— Палтус.
— Этого мы тоже берём, — усмехнулся рыбный магнат. — С угрём никак не налажу дело. Ел угря-то?
— Приходилось.
— Подь сюда, — поманил проходившего мимо официанта Фёдор Модестович.
Тот подскочил к столу.
— Убери-ка ты эту лампу и принеси свечи. Я люблю с канделябрами посидеть.
На одном из соседних столов действительно горела свеча.
Народу в большом зале ресторане было немного. За тремя столиками сидели парочки. В дальнем углу шумела юбилейная компания. Тапёр за роялем наигрывал что-то из классики.
— Любишь музыку? — спросил Фёдор Модестович.
— Шопена.
— А я Чайковского. И тебе советую. Своё надо любить, русское. Что это тебя занесло в Польшу?
— В Сопоте на конференции был.
— Ну и как они там, под американцами?
— Да не похоже, чтоб жировали.
— Сопот — это где?
— Под Гданьском.
— Курорт?
— Лучший у них. Но дворцов, как у нас в Подмосковье, я там не видел. И машины дешёвенькие.
— А что они думали — из грязи в князи? Ещё вспомнят русского дурака, который их даром кормил. Американцы каждый доллар заставят отработать.
— Да, — согласился я, — поля у них распаханы. У нас пустоши, а там комбайны урожай убирают. Потому и живут бедно, что работают.
— Чего-чего? — склонил набок голову Фёдор Модестович.
— Богато живёт только вор. У нас кто миллионер? Олигарх. А у него откуда богатство? Награбил или украл.
Хорошо, принесли канделябр со свечами, следом подали и водку с закусками. Фёдор Модестович опрокинул подряд две рюмки, закусил грибком. Мои гречишные блины, намазанные икрой, прямо таяли во рту.
— Во всём виноваты правители, — сказал Фёдор Модестович. — Можно было и страну сохранить, и народ не обидеть. Отпусти верёвочку подлиньше — он бы себе и пасся. А им нефтяную трубу захотелось. Теперь, конечно, трясут Бога за бороду, но чем это кончится, неизвестно.
— У вас много пароходов?
Фёдор Модестович вопрос не расслышал.
— Прикажете подавать горячее? — навис над нами официант.
— А что это у вас народу немного? — откинулся на спинку стула магнат.
— К десяти часам зал будет полон, — понизив голос, сказал официант. — У нас часто американский посол ужинает.
— Американский? — с сомнением посмотрел на него Фёдор Модестович. — И тоже при свечах?
Официант пожал плечами.
— Ладно, неси горячее, — разрешил рыбный король. — Хотя не верю я этим американцам… Наши корабли они к себе на пушечный выстрел не подпускают.
— Не разрешают ловить в своих водах?
— Ну да, сами бросают тралы где хотят, а нам шиш. Америка сейчас правит на суше и на море.
— И в воздухе, — сказал я. — Возвращаясь из Польши, я на неделю в Минске остановился.
— С вами они тоже разберутся, — собственноручно налил в рюмки Фёдор Модестович. — Деньги выделили, подходящего президента подобрали. Наши и пикнуть не посмеют.
Это была чистая правда — не посмеют.
— Всё равно не сдадимся, — тем не менее возразил я. — В партизаны уйдём.
— Какие партизаны! — махнул рукой Фёдор Модестович. — Одно мокрое место от вас останется.
— У нас и так кругом болото. Американцы даже с Ираком справиться не могут.
— Это ты зря, — снова налил в рюмки миллионер. — Побеждает тот, у кого деньги. А вы нищие.
Он бил, что называется, под дых. Но это была его манера: нащупать слабое место и долбить.
— А я книгу писать не стану, — сказал я.
— Но ты же не дурак! — изумился Фёдор Модестович. — Другие напишут. Я тебе подарок хочу сделать, неужели не понимаешь?
«Не нужны мне твои подарки, — подумал я. — Всё равно ведь не заплатишь. А то и обманешь».
— Не обману, — в упор посмотрел на меня магнат.
В зале вдруг началась суета. Промчались туда-сюда официанты, заиграл что-то бравурное тапёр, по стойке «смирно!» застыл у входной двери метрдотель, из кухни выглянул Боря. Меня он, конечно, не заметил.
— Посол? — поймал я за лацкан пиджака одного из официантов.
— Советник! — шепнул тот.
— И здесь от них покоя нет, — поморщился Фёдор Модестович. — Зачем ты меня сюда привёл?
— Честное слово — не знал, — повинился я. — Да я с ними на одном поле не сяду.
К счастью, появилась процессия, несущая наши блюда. Слов нет, телятина, заказанная Фёдором Модестовичем, выглядела аппетитно. Но по сравнению с тем, что принесли мне, она была ничто. Один официант поставил передо мной пустую тарелку. Второй водрузил на стол блюдо с овощами. Третий поставил серебряную посудину под крышкой. Я потянулся к ней, но четвёртый официант умоляюще посмотрел на меня: снять крышку должен он сам. Я подчинился. Официант набрал в грудь воздух, шагнул к столу и с видом фокусника, достающего из пустого ящика живого кролика, поднял крышку.
Фёдор Модестович крякнул.
Крупные куски осетрины были тщательно уложены в центре посудины. Их обрамляли креветки, гребешки и прочая морская дрянь. Но главное, со всех сторон к осетрине со зловещим видом ползли ярко-красные раки, казалось, они даже шевелили усами. Это было настоящее морское сражение, а не какой-то там заурядный шашлык.
— Недурно, — сказал я.
Фёдор Модестович с мрачным видом принялся терзать ножом и вилкой свою телятину.
Я выпил рюмочку, положил в рот креветку, отрезал кусок осетрины. Приниматься за раков мне отчего-то не хотелось.
— Напишешь книгу — я тебе корабль подарю, — выложил последний козырь Фёдор Модестович.
— Вы поэта Николая Старшинова знаете? — спросил я.
— Нет.
— У него любимая частушка была как раз про корабль.