– Извините, – пробормотала хозяйка, обращаясь к Нии. Хозяйка явно испытывала неловкость от излишне резвого поведения ее постоянного клиента. – Представляю, насколько вас все это раздражает.
– Все нормально. – Ния даже изобразила на губах улыбку – правда, в ней имелась изрядная доля печали. Она стала понимать, что подобные встречи – неотъемлемая часть жизни Дэниэла. Она выбрала себе место лицом к залу, надеясь, что спина Дэниэла словно щитом загородит их столик от любопытных взглядов и положит конец всяческим вторжениям.
Их столик находился рядом с огромных размеров окном, позволявшим гостям созерцать Маркет-плейс сверху. На этом зрелище Ния и сосредоточила свое внимание, с отсутствующим видом поглядывая на толпы сновавших внизу покупателей. Тем временем Дэниэл, которого на пути к столику остановили еще раз, наконец к ней присоединился.
Его собственные извинения были не то что написаны, а отпечатаны на лице. Кроме того, он, казалось, был раздражен или – хуже того – зол, если, как решила Ния, вздувшиеся желваки его скул вполне могли служить индикатором его настроений.
– Здешних посетителей можно назвать худшими из эгоистов. – Глаза Дэниэла метали молнии. – Все они прекрасно видели, что я пришел с дамой, предполагали, что я скорее всего голоден, тем не менее они чувствовали себя вправе останавливать меня и со мной разговаривать.
– Ты что, знаешь кого-нибудь из них?
– То-то и оно, что не знаю! – Дэниэл по мере возможности старался говорить тихо.
– Ты был вежлив до приторности.
– Приходится. Но такого рода приставания подчас бывают обременительны. Эти люди, совершенно очевидно, поклонники брейкеров. Я могу, разумеется, постараться от них отделаться под тем или иным предлогом, но не обращать на них внимания вовсе не имею права. Все это является частью игры, частью моей работы.
Неожиданное появление у их столика мальчика заставило собеседников замолчать и посмотреть в его сторону. На вид парню было лет десять или одиннадцать, он носил костюм и галстук и был до чрезвычайности бледен – должно быть, от смущения.
– Дэн… – начал он прерывающимся от волнения голосом, – не могли бы вы… хм… дать мне автограф?
Подобно ребенку, который учится ходить и двигается, держась то за один предмет, то за другой, пока не упирается в стену, парень говорил, запинаясь и делая длинные паузы между словами. Но по мере того как его речь набирала силу и уверенность, слова начали вылетать из его уст со все возрастающей скоростью, догоняя и перегоняя друг друга.
– Мои мама, папа, да и я тоже, приехали сюда из Бенгора на уик-энд. Сегодня днем мне нужно сходить к доктору – у меня есть направление, а на вечер у всех нас есть билеты на сегодняшнюю игру. Вы можете подписаться здесь? – Тут он был принужден замолчать, поскольку выработал весь кислород из легких. В руке мальчика была зажата ресторанная салфетка.
В его внешности было что-то такое, что заставило сердце Нии болезненно сжаться. То ли это была бледность – почти мертвенная, то ли нездоровая хрупкость… Подумать только, он прибыл аж из самого штата Мэн, для того чтобы сходить к врачу! Встревоженная, Ния вопросительно взглянула на Дэниэла.
Тот, должно быть, вполне разделял беспокойство Нии, поскольку обратился к парнишке с теплой и самой искренней улыбкой на губах:
– Разумеется, сынок, я дам тебе автограф. Но мы поступим так. – Тут он обнял мальчишку за плечи и повернул его к хозяйке ресторана. – Ты пойдешь и попросишь эту женщину дать тебе почтовую открытку с изображением этого ресторана, а потом принесешь ее мне, и я ее подпишу. – Мальчик со всех ног помчался выполнять данные ему указания.
– А если у них нет почтовой открытки с видом ресторана – тогда что? – спросила Ния, ужасно разволновавшись оттого, что мальчика может постигнуть разочарование.
– Найдут, не расстраивайся. У владельцев ресторанов обычно имеется запасец фотографий с изображением своего заведения. Они не всегда пускают их в открытую продажу, но одну или две обязательно отыщут.
Дэниэл оказался прав. Через несколько минут мальчик объявился снова и с гордостью предъявил тот самый предмет, за которым тренер его посылал. Дэниэл извлек из кармана авторучку, узнал, как зовут юного поклонника брейкеров, и приступил к составлению своего личного послания к парнишке на обратной стороне карточки.
Когда карточка была торжественно вручена мальчику, глаза у него сияли.
– Благодарю вас, Дэн. А что скажут мои приятели, когда увидят это – ух! – хрипло прошептал он, после чего повернулся и побежал к своим родителям, которые с нетерпением дожидались его возвращения. Его мать с чувством произнесла одними губами: «Спасибо вам», что в еще большей степени укрепило опасения Нии.
– Как ты думаешь, он болен?
Дэниэл пожал плечами.
– Вполне возможно. Но не слишком серьезно. Меня, знаешь ли, всегда очень трогали и волновали дети. – Он говорил, будто обращаясь к самому себе, к тому, что было глубоко скрыто в его душе. – Они так невинны, когда просят о чем-нибудь – вроде этого автографа. И ты можешь быть уверен, будь ты хоть тренером – как я, или игроком из команды юниоров – вроде Джона Доу, что мальчик эту карточку сохранит и будет любоваться ею, как святыней.
– Ты любишь детей?
– Они куда более искренние и преданные существа, нежели взрослые.
– А как же те двенадцатилетние, которые кроют тебя почем зря из задних рядов?.. – осведомилась Ния, решив слегка поддразнить его упоминанием о его же собственной жалобе.
Лицо Дэна расплылось в добродушной улыбке.
– Это уже, собственно, не дети. Это двенадцатилетние чудовища во плоти. – Сделав паузу, он пристально посмотрел на Нию, сидевшую напротив и отделенную от него пространством ресторанного столика. – Ну а ты сама, Ния, что скажешь?
– А что я?
– Что-то тебя беспокоит. Это было заметно по твоим глазам еще там, в редакции. Это и сейчас проглядывает, хотя ты тщательно пытаешься скрыть свою озабоченность за напускным оживлением.
– Ты очень проницателен – надеюсь, тебе уже об этом говорили? – спросила Ния, обескураженная его вопросом.
– Да, говорили. Это особенность моей личности. Боюсь, я уже не в состоянии что-либо с этим поделать.
– Ты стал таким, потому что изучал психологию?
– Опять ты касаешься этой темы… – проворчал Дэниэл, хотя начал разговор по поводу столь тонких материй сам. – Ответь лучше, что у тебя стряслось?
– Да так, ничего особенного… – Она нахмурилась и принялась с повышенным вниманием рассматривать белую накрахмаленную скатерть и покоившуюся на ее поверхности белоснежную пепельницу из фарфора. – Одна из моих статей наделала в определенных кругах шума. Вот и все.
– Что же в этом дурного? Шум, так сказать, лучше, чем… ничего…
Ния хмыкнула:
– Недурно сказано. А главное – справедливо. Но только для этого случая не годится.
– А что же в этом конкретном случае такого особенного?
Она подняла глаза и серьезно на него посмотрела.
– Я бы сказала, что у этого дела две особенности: первая – Джимми Мэхони. И вторая – клевета.
– Стало быть, здесь задействован Джимми Мэхони – в роли мэра… и клевета… как предлог для обвинения и судебного иска?
– И то, и другое совершенно справедливо.
– Значит, все так плохо?
Бросив в его сторону острый взгляд, который должен был подтвердить его догадки, Ния занялась изучением меню.
– Нам придется заказать разные блюда. – Она тихим голосом принялась обучать его искусству составления ресторанного рейтинга. – Ты выбираешь то, что тебе нравится, а я делаю свой заказ из блюд, названия которых отпечатаны на другой странице.